Наталья Че - Бигбургерлэнд

«Run Boy Run! This world is not made for you.

Run Boy Run! They're trying to catch you.

Run Boy Run! Running is a victory.

Run Boy Run! Beauty lies behind the hills».

«Run, Boy, Run» Woodkid.

Срединный мир. Светлая империя.

Давление в огненной бездне медленно нарастало. Потоки глубоко под поверхностью тверди продолжали свое неумолимое движение, и вот, настал тот момент, когда граница плит сдвинулась еще на волосок, порождая движение и всех огромных пластов земли над ней. Не было ни сейсмических толчков, ни, тем более, фееричного шоу с разверзшейся твердью и прорывающимся из-под нее потоком лавы или раскаленного пара.

Просто треснул камень.

Казалось бы, ну, что тут такого?

Но эта гранитная глыба была не совсем обычной, и являлась частью особенного и уникального места. Из нее когда-то, очень давно, был высечен саркофаг, который опустили так глубоко, как только смогли, а потом возвели над ним огромное по тем временам многоступенчатое каменное сооружение из того же серого камня.

С тех пор, по меркам короткоживущих жителей поверхности, прошло слишком много времени, и все всё давно забыли. Никто уже не помнил ни что это за древние руины, ни что означает этот серо-серебристый дымок, сочащийся из трещины в фундаменте монастыря, который стоял на прочной гранитной основе, уходящей глубоко под поверхность.

Молодая послушница Великого Всеотца отбывала предпоследний день бдений у лика. Вдохновленное и озаренное просветлением лицо было устремлено к фотографии живого божества. Губы девы шевелились, но глаза были закрыты.

Когда серебристый дымок невесомо коснулся ее лица, а потом и втянулся в приоткрытый рот, коленопреклоненная фигура даже не дрогнула…

Молитва оборвалась.

Амар-Уту.

Я был слаб и едва жив.

Я был раздавлен, иссушен и бессилен.

Но я сделал это. Смог дотянуться до ближайшего сосуда.

Надеюсь, он поблизости не один, ведь в таком состоянии, практически на грани жизни и смерти, я сразу осушу его.

Как только первый голод был утолен, я обратился к памяти… Монашки.

Что за… Как такое возможно? Неужели я пробыл в заточении настолько долго?..

Это казалось совершенно невероятным, но вот они, воспоминания и вся жизнь этой… послушницы «Всеотца».

Во мне начал неудержимо подниматься темный вал удушающей ярости.

Как они посмели?!

Забыть Меня! Разобрать по камушку Мой храм! Построить на его фундаменте монастырь, посвященный другому богу!

Все еще коленопреклоненное тело сосуда взорвалось, полностью превратившись в серебристо мерцающее облако. Струйки серой дымки юркими хищными змейками ринулись сразу во все стороны, проникая сквозь малейшие щели и трещины в кладке, безошибочно находя путь к новым носителям разума и жизненной силы.

На полу скромной молельни остался сиротливо лежать только пустой белый балахон…

…Я убил их всех, кроме одной.

В ее памяти нашлось чуть больше интересного, эта женщина была здесь за главную.

К тому моменту я уже чуть подостыл.

Голод и гнев отошли на второй план, уступив место любопытству. За время моего «сна» мир сильно изменился, и я все силился понять, как такое могло произойти.

Память настоятельницы была не сильно-то полезна в этом плане. Эти женщины вели свое летоисчисление от пришествия Всеотца в этот мир, а древние и темные времена, и все, что было до этого, их совершенно не интересовали.

За что они в конечном итоге и поплатились.

Я выгреб все деньги из тайника в кабинете настоятельницы. Больше они монахиням не понадобятся. После чего решил прогуляться до ближайшего селения шу, чтобы поглядеть на его жителей.

Глубоко внутри еще слабо теплилась надежда. А, вдруг, кто-то меня все же узнает?

Но я осознавал всю ее несбыточность. Слишком много веков минуло с тех пор, как у этой реки стоял Кандигирра – первый каменный город, и, некогда, крупнейшее поселение во всем этом мире. Для меня все это было словно вчера. Тысячелетнее заточение попросту выпало из моей памяти, не оставив в ней почти что ничего. Но…

О! Как бы я хотел воскресить всех виновников! Тех, что пытались убить меня, и погребли заживо…

Увы, даже самых дальних их потомков сейчас уже не найти. А жаль…

Меня предал тот, кого я сам и возвысил, мой наместник, первое и главное доверенное лицо…

Энси сам поднес мне ту чашу. Как сейчас понимаю, в ней был яд.

Отравив и мгновенно усыпив тот сосуд, в котором я тогда находился, он приказал очень плотно закупорить меня в этот мерзкий каменный мешок, рассудив, что если крышка будет достаточно плотно притерта, то выбраться наружу я уже никак не смогу. Увы, это сработало, и вот я здесь, в, по сути, совсем уже другом мире. Дезориентированный, потерянный и одинокий…

Ну, ничего. Это все ненадолго. Я верну себе свое имя и свой храм.

А еще я хочу отомстить. Нет, не Энси и его потомкам, а тому, кто посмел возвести храм поверх моей могилы. Или не ему лично, а его роду. Меня вполне устроит и это.

Дело принципа.

Как только я схематично определился с целями на ближайшее будущее, тело монахини под моим управлением бодрым шагом вышло из ворот монастыря и зашагало по дороге, ведущей в ближайшее село.

Сравнивая с тем, что было в мое время, изменилось практически все. Прежним остался только лес, да и тот как-то неуловимо изменился, стал заметно прозрачней и реже. Дома в селении стали больше, правильнее и аккуратнее. Никакой соломы на крышах и грязи под ногами. Вот только в фундаментах этих милых и приятных глазу жилищ угадывали уж больно знакомые мне серые глыбы…

В душе вновь всколыхнулся гнев, но я подавил его. Простой люд делает то, что ему прикажут, а значит, и ответственность за разрушение моего храма должен нести хозяин этой земли. Разумеется, временный. Рано или поздно, но я обязательно верну себе своё.

Занятый этими мыслями, я снова сменил носителя.

Мой новый сосуд шел широким размашистым шагом по главной улице селения, и я с удовольствием отмечал силу и ловкость этого нового тела.

Мужские сосуды я всегда предпочитал женским, они были физически сильнее и выносливее, и изначально я всегда выбирал именно их. Возможно, именно поэтому я стал внутренне ощущать себя именно мужчиной. Хотя, если вдуматься, какой может быть пол у того, кто и тела-то своего постоянного не имеет?

Поначалу мне приходилось много странствовать.

Каждый раз, вселяясь в новое тело, я знал, что у меня очень мало времени до того момента, когда оно начнет разрушаться изнутри. Семь дней – это срок, за который я должен был покинуть сосуд, чтобы не убить своего носителя.

У женщин было только одно преимущество, они в среднем держались чуть дольше мужчин. Поэтому, самые трудные и тяжелые времена всегда ассоциировались у меня с женскими сосудами. Слабыми, но живучими и крепкими.