Юрий Гаврюченков - Работорговцы. Черный пролетарий

– Это Кристофер Марло, «Парижская резня», – заметил Михан.

– Чего-о? – Филипп не сразу сообразил, что говорит парень, а, когда въехал, вытаращил глаза. – Тебе-то откуда знать?

– В школе проходили. На уроках литературы в старших классах.

У Филиппа глаза на лоб полезли.

– Ты чего, в эльфийской школе учился?

– В обычной. У нас в Тихвине во всех школах эльфы учителями работают, мужиков почти нет. Только человеческие предметы, труд, физкультуру да начальную военную подготовку люди преподают.

– Охренеть, – Филипп выдернул из-за уха карандаш и вымарал последние строчки. – Если парень из ингерманландской чащобы узнаёт реминисценции к «Резне», Марло в моей пьесе делать нечего!

Повычёркивав весь плагиат, бард посмотрел на лакуны и призадумался. Без выгнанного классика текст опустел.

Чтобы не смущать творца, Михан быстро отчалил. Работает человек! Весь как есть в творчестве, и сбивать такого с мысли – великий грех. Так объясняла в школе учительница литературы – укрывающаяся тёплым клетчатым пледом духовно богатая дева Козинаэль, чей матэ давно остыл.

Михан двинулся вдоль денников и обнаружил один открытым. Там чистил белого в яблоках скакуна старательный мужик, явно из цириков. Он был одет в зелёные форменные портки-бутылочки, заправленные в высокие и как будто парадные сапоги с голенищами без единой морщинки, начищенные до зеркального блеска. Атлетический торс мужика бугрился прокачанными по системе шведской гимнастики шарами мускулов, обтянутых исподней рубахой. Из-под ворота рубахи проглядывал висевший на толстой серебряной цепи серебряный же пентаграмматон IDDQD. Изрядную раннюю плешь мужик умело скрывал, выбривая череп начисто.

«Конюх тюремный?» – подумал Михан.

Конюх обернулся. У него был крупный нос картошкой и пытливый взгляд.

– Чего смотришь, спросить что-то хочешь? – осведомился он.

– У тебя, что ли? – не полез за словом в карман парень.

– Хотя бы у меня, – с вызовом ответил мужик, опуская щётку и разворачиваясь к Михану.

– Да я ничего, – сдал назад парень.

– Ты с дружины?

– Типа того. С дружины.

– Здорово сегодня ваши москвичей погромили, – одобрительно заметил мужик.

– Было дело, – Михан не стал обозначать свою позицию по вопросу личного участия в погроме.

– Был там?

– Был, – не стал вдаваться в подробности Михан.

– Убивал? – в глазах мужика вдруг заиграл какой-то незнакомый лесному парню, но чрезвычайно живой интерес.

– Убивал, – пожал плечами Михан, не врубаясь, к чему относится вопрос.

– Вехобитов видел?

– Возгоняли на днях, – как о чём-то само собой разумеющемся поведал парень. – «Медвежат» гоняли пару раз в этом походе. Я самолично их секрет вырезал, – похвалился он и вытащил из кармана бязевый платок с вышивкой лейбштандарта повелителя Озёрного Края. – Эвон, трофей!

Михан протянул платок мужику, а тот шагнул навстречу, изучил вышивку, мотнул головой.

– Серьёзно, – с заметным уважением сказал он. – Ты стажёром в дружине светлейшего князя Лучезавра?

– Действительным кандидатом! – весомо заявил парень и представился для пущей учтивости. – Михан.

– Элджей, – представился мужик. – Кат.

– Ты что, поляк?

– Шляхтич, – с достоинством поправил мужик.

– А говорят, тут все вологодские.

– Все вологодские, – подтвердил собеседник. – Но не я.

– И я не отсюда, – сказал Михан. – Не с этих краёв.

– Я тоже не здешний.

– Я в дружину пошёл, чтобы к людям пристать.

– Младший в семье? – с пониманием спросил Элджей.

– Старший. Никогда с отцом не ладил.

– Странные вы русские. Никакого порядка. Я бы остался, но я третьим сыном был. Владу как старшему хозяйство причиталось. Отец его постоянно при себе держал и управлять натаскивал. Ежи, второй брат, по закону, чтоб землю не делить, должен был стать священником. Его отправили учиться и сделали кастратом в хоре. Мне ничего не досталось, кроме коня, седла и сабли. Отец сказал, езжай на Русь, там земли много, бери и владей.

– Ты аж досюда доехал, – ухмыльнулся Михан. – Ближе земли не нашлось?

Элджей посмотрел на молодца слегка исподлобья, помолчал, подбирая слова, молвил вдумчиво:

– Земли нигде много не бывает. Всегда есть хозяин, который не любит понаехавших.

– Я в земле копаться не рождён, – сказал Михан. – Я сын мясника. Я для другого рождён.

– Я тоже, – сказал Элджей. – Но я узнал, что сабля прокормит недолго. Мало кто из наёмников доживает до седины.

– Воевал? – спросил Михан.

– За пана Качиньского в кампании двадцать седьмого года. Но пан пал под Смоленском, а я чудом не пропал. Не знаю, как не разметало мои кишки по кустам, но воевать охоту напрочь отбило. Ныкался-мыкался, пока до Мурома не дошёл, да там, как я, знаешь, много таких… Повезло сюда вернуться.

– А я в Великом Новгороде буду служить! – похвастался Михан.

– И тебе повезло, – согласился Элджей. – В дружину просто так не берут. За тебя замолвил кто?

– Дядя Щавель, мы с ним земляки. Вместе из Тихвина пришли князю служить.

Элджей вскинул брови.

– Знаешь Щавеля?

– Он меня с пелёнок знает. Я с его сыновьями в детстве играл. Жёлудь, младший его, тоже с нами, я с ним в одном классе учился.

– Слышал про ваш поход, – многозначительно отпустил Элджей.

– Чего слышал-то?

– Щавель – это железная метла, которой князь вычищает свои владения. Вот что о нём люди говорят. Выметет, поставит в угол. Сор накопится, князь достанет и опять прибирается.

Михан опешил.

– Такой человек – вещь в хозяйстве полезная, – с крестьянской основательностью рассудил Элджей. – Важно быть на своём месте. Важно дать понять, что без тебя не обойдутся. Так можно быть хоть кем.

– Кем?

– Да кем хошь. Если ты на государственной должности, будь хоть кем. Ты всё равно при деле, пользу приносишь. Будь ты хоть писарем или…

– Палачом, – подколол Михан.

– Палач – вещь в хозяйстве полезная, – рассудительно сказал Элджей. – Палач – нужный инструмент реализации государственной власти. Не менее важный, чем дружинник или тюремщик. Кому-то необходимо выполнять на завершающем этапе роль инструмента правосудия. Только вы, дружинники, работаете в лесу, а палач работает в городе.

– Чего ж тогда в палачи идти не рвутся? Заподло считают.

– Считают те, кто не в теме. Обыватели, небыдло всякое. Те, которые сами могут в любой момент оказаться на плахе. Они смотрят и боятся, а когда обыватель боится, он от бессилия начинает злословить. Их слова льются в уши таким же дуракам, а дурак принимает на веру всё услышанное, – поживший в городе образованного класса Элджей хорошо разбирался в вопросах клеветы.

– И как тогда?

– Не слушать. Дело делать. Сознавать своё место в системе, на котором работаешь с пользой для общества. Дело палача – дело нужное. Когда власть регулярно подносит к рылу обывателя окровавленный топор, берега начинают видеть даже самые отморозки. Всё просто: выполняй служебные обязанности хорошо, учись своей специальности надлежащим образом. Самообразование никто не отменял. Молись Пентиуму, не забывай про Интернет. В остальном система о тебе позаботится. Это взаимовыгодный процесс для обеих сторон.