Николай Шмигалев - Звезды у миров общие

– Не скули, а смотри на дорогу.

Продолжая трусить рядом с телегой на рысаке, рыцарь наклонился и, заглянув под тент повозки, обратился к девушке:

– Ваше Высочество, прошу вас, не гневайтесь на этого мелкого во всех отношениях человечка. Он не достоин вашего внимания. Я сам, с вашего позволения, проучу его, как только мы прибудем в замок вашего отца.

– Хорошо! Пусть будет так, только не будьте с ним очень строги, – ответила принцесса. – Ведь у него не было злого умысла.

– Это верно, – облегченно вздохнул внешне суровый, но в глубине души переживавший за своего товарища, рыцарь. Ведь если бы на удивление нынче кроткая принцесса вышла из себя (или, правильнее сказать, пришла в себя), то за длинный язык болтаться карлику на веревке. – Поверьте, у Эйсфо не то, что злого умысла, у него порой здравого смысла не хватает.

– Сам ты дуралей! – проворчал коротышка, зыркнув на товарища, но его глаза были исполнены благодарности.

– Прикуси язык, болтливое отродье… – безмятежно ответил рыцарь.

Леди Марэна с трудом сдерживала улыбку, наблюдая за беззлобной перебранкой двух закадычных друзей, которые, несмотря на постоянные перепалки, готовы были прийти друг другу на помощь в минуту опасности. И еще ей польстило относительно учтивое обращение к ней этих неотесанных с виду мужланов, даже не смотря на лукавый нрав карлика.

Вскоре лесная чаща закончилась, и сразу от опушки потянулись обработанные поля, на которых трудились крестьяне. Загорелые до черноты земледельцы, завидев сопровождавшего телегу рыцаря (принцессу в крытой повозке они не видели), прекращали на некоторое время работу, хлопали в ладоши и приветливо махали шляпами Рогбиру. Рыцарь, знавший многих из них лично, поднимал руку в ответном приветствии, кивая на обе стороны.

Вообще-то всем простолюдинам полагалось при проезде рыцаря, пусть и «дикого», кланяться ему в пояс. Однако сэр Рогбир не одобрял подобного обычая, по крайней мере, в отношении себя и, несмотря на статус «левой руки короля», держался с простыми ремесленниками и крестьянами запросто, без излишнего высокомерия. За это, а также за отвагу и отзывчивость, его любили простые работяги из низкого сословия. Примерно за то же самое его недолюбливала благородная публика.

– Зря ты приятельствуешь с чернью, – подал голос Эйсфо видя как (!) деревенская беднота ведет себя перед рыцарем. – Мужичье должно знать свое место и твоя забота показать им это место. Ты с ними на короткой ноге, а должен, наоборот, держать простолюдинов в страхе и уважении к своей особе.

– Во-первых, никому я ничего не должен, – усмехнувшись, парировал Рогбир. – А то, с кем и как я вожу знакомство, это мое личное дело. Они, вон, хлеб выращивают и не только. Нелегкий труд, достойный уважения. А вот, зачем я с тобой, бездельником, маюсь, сам до сих пор не пойму. И это несмотря на то, что познакомился я в свое время, с хватким воришкой, который пытался меня обокрасть во время ночлега в лесу. Может мне и впрямь тогда нужно было отрубить ему руку, как того требуют законы? А-а, Эйсфо? А не предлагать разделить со мной хлеб и воду. Может быть, он после этого человеком стал, и то еще не до конца? Что на это скажешь?

– Ой, да якшайся, с кем хочешь! – сердито буркнул карлик, не любивший вспоминать тот унизительный случай, когда его, еще молодого ловкача, впервые поймали за руку. И кто?! Пьяный спящий (!) дикий рыцарь. – Только потом не говори, что я тебя не предупреждал!

– Не переживай, не скажу.

Дружки разговаривали вполголоса, но Марэна слышала их очередную перепалку и то, что сэр Рогбир, несмотря на свое положение, вел себя уважительно по отношению к людям низкого сословия, вызвало у неё симпатию к этому грозному и мрачному с виду человеку. И даже бугрившиеся на щеке и виске рыцаря шрамы, поначалу показавшиеся ей безобразными, сейчас не вызывали и толики неприязненности. Всего лишь след былых битв, печать бывалого воина…

***

Проехав каменный мост через небольшую речушку, повозка и сопровождавший её рыцарем поднялись на пригорок, с которого открылся вид на город и замок короля.

– Почти приехали, Ваше Высочество! – сообщил рыцарь. – До дома рукой подать!

Девушка выглянула из повозки и обомлела от волнения и восхищения – перед её взором в живописной долине раскинулся большой город, а за ним и до самого горизонта, в лучах заходящего солнца, лениво колыхалось степенное море. Это и был Лонтерфол – столица королевства.

Хоть в городе имелось немало внушительных, огороженных по всем правилам военной науки особняков, королевский замок трудно было спутать с чем-либо другим. Величественный и суровый, он стоял у самой кромки моря, на высоком скалистом берегу, как бессменный страж долины и залива, и внушал поданным трепет и веру в королевскую сильную руку. По ночам огни замка служили маяком для бороздящих море кораблей, а на закате остроконечные шпили пяти его самых высоких башен, откидывали на городские кварталы тень, похожую на вытянутые пальцы августейшей руки.

Замок стоял на возвышении и был окружен высокой крепостной стеной, и за этой стеной принимались важные решения и издавались непрекословные указы, принимались послы иных государств и устраивались грандиозные пиры. Почти все золото королевства хранилось в подземельях замка.

За стеной замка были расположены дома городской знати и богатых горожан – удачливых купцов, судей, хозяев ремесленных мастерских, ростовщиков, судовладельцев и собственников доходных домов. Их квартал также был огорожен от остального города земляной насыпью и рвом заполненным водой. Здесь заключались и расторгались договора, намечались новые торговые пути и финансовые сделки. Тяжелые кошели серебра здесь передавались из рук в руки и прятались в тайниках.

Ниже, за насыпью располагались кварталы «среднего класса» где жили торговцы мелкой руки, менялы, смотрители, клерки, мастера, ремесленники, а также стояли мастерские и ремесленные артели. Именно здесь ковалась, рубилась и ваялась слава королевства. Именно здесь мастера на все руки создавали оружие и доспехи для королевской рати, седла и сбрую, снасти и паруса, изысканную утварь, резную мебель, музыкальные инструменты, ткали сукно и шили одежду, и делали еще много всего, без чего невозможно было представить ни один зажиточный дом, и что по праву ценилось во всех краях света. Но, в основном, лишь медные монеты были здесь в ходу.

А на самой окраине города, в грязных и убогих трущобах, ютилась городская беднота и всяческая уголовная босота – убийцы, грабители, карманники, проститутки, попрошайки и… романтики-вольнодумцы – кладезь дешевой рабочей силы и неиссякаемый источник преступлений. Здесь, в окраинных трущобах, тесно переплетшихся с темными подворотнями портового бидонвиля, хватало своих «ночных баронов», «серых епископов» и «сеньоров черного рынка», продававших все и вся: ворованные драгоценности и безделушки, отобранные за долги барахло и проигранные семейные реликвии, честно заслуженные награды и хитростью выманенные подарки. Не гнушались здесь торговать и людьми: проигранных женщин продавали в дома терпимости, проигравшихся мужчин в матросы. И лишь здесь, хоть и далеко не у всех, водилось и золото, и серебро, и медь.