Див Талалуев - Сказ о том, как кожа спадает с ночи, и оголяются просторы для завоевания днём

Отец подогревал до степени крайней одержимости безумное желание увидеть то, что редко мог лицезреть случайный турист, и где редко бывал иностранец. Тогда желание, подкрепленное внутренними монологами об восхитительных краях, становилось сильнее, чем холодный страх перед неизведанным, и он пускался в путь.

Каждый раз возвращаясь из поездки, получив сверх прибыли от проданного товара, он рассказывал много интересных историй, которые сводились к одной, как отец затмил страх и кроме работы насладился уникальными пейзажами, людьми и событиями.

Вот и теперь он был иностранцем в стране под названием глубокая нора и шёл, борясь с забытым страхом, страхом, не потерявшим сноровку, вызывающим у тела липкий пот и заставляющим тяжелеть ноги. Отец ни останавливался, интуитивно полагая, что, если его занесло в эту нору, то значит надо идти, надо понять, что там впереди, потому что приобретенное там впереди знание подскажет ориентир, даст подсказку в будущее. Уж отец знал алгоритм, сопровождающий его по жизни, как свои пять пальцев правой руки. В его жизни случайностей не водилось.

Продолжая путь, отец напряг нюх и слух так сильно, чтобы почувствовать опасность, прежде чем она предстанет, выпрыгнув перед ним. Теперь он снова вытягивал перед собой руки; только в правой – держал остро наточенный нож, тот нож, который сопровождал его с тех пор, как он продал в стране Рез свой первый товар – глиняные горшки, жадно скупленные местными жителями по причине отсутствия глины в тех краях.

Отец не надеялся, что в этой норе нож ему понадобится, в отличие от его коммерческих поездок в молодости. Но он верил, что между глиной в норе и той глиной, из который были сделаны первые проданные им горшки есть крепкая связь, проверить которую он может только сам и только в самое ближайшее время.

Он услышал шепот и остановился, прижавшись к стене. Переждав, когда шепот прекратится, он продолжил идти, но старался шагать по липкому полу норы как можно тише. Когда появился свет, отец прилег на пол, от чего стал незаметен для тех, кто находился впереди, за тридцать шагов, в тупике норы.

Нора впереди в последний раз расширилась до невозможности так, что вмещала в себя того, кто её вырыл – огромного червя размером с тридцать лошадей, способного проглотить с двух десяток человек; свернувшийся кольцами, он безглазой мордой тыкал в пол перед собой, между ним и источником шепота – седоволосым мужиком, одетым в белую рубаху и кожаные штаны.

От тыканья мордой земля перед червем становилась мягкой и провалилась, открыв подземный поток из чёрной, как ночь жидкости. Жидкость постоянно двигалась, подрагивала, уходя в недра земли, от чего блестела от попадания на её колеблющиеся бока света факелов. Седоволосый мужчина перестал шептать и шикнул на червя. Червь тут же уполз, прорывая для себя новый, менее широкий проход. Когда он скрылся в проходе, то умело вырытый проход за ним завалило, как будто его никогда не было. Червь уполз в земляные пространства.

Отец, крайне удивленный происходящим, знал, что приручить вот такого червя никому бы и никогда ни удалось только по той уже причине, что никто не допускал существования такого глубинного зверя. Спрятанная же в недрах земли речка с чёрной водой казалась сложным механизмом неизведанного мира подземного царства из разряда тяжелых величин.

Седоволосый мужик перевел внимание на поток чёрной жидкости, засмеялся алчным смехом и затем прокричал, опуская руки в чёрную жижу:

«Хочу золота, богатства хочу, дай мне это!!!»

Он долго шарил руками в жиже, как будто искал в ней что-то и, когда вытащил руки из жижи, то в обоих кулаках держал по золотому самородку, оба величиной с лошадиную голову. Седоволосый снова засмеялся, добавив нотки победителя, небрежно отбросил богатый улов и снова опустил руки в поток чёрной жидкости и снова закричал:

«Хочу золота, богатства хочу, дай мне это!!!»

И снова достал по золотому самородку, оба величиной с лошадиную голову, но в отличие от первого погружения рук в жижу, в этот раз он вытащил самородки быстрее и небрежно бросил их за спину, не тратя времени. Так повторялось множество раз до тех пор, пока улов по бокам мужика и за его спиной вырос в кучу высотой по плечи. Иногда оглядываясь на растущее богатство, мужик смеялся, предвидя как им предстоит распорядиться.

В какой-то момент отцу показалось, что золотые самородки, небрежно отбрасываемые седоволосым, погребут под собой мужика. Несколько раз отец, потеряв счёт времени, засыпал лежа на полу норы от повторяющего и скучного диалога мужика и чёрной жижи.

В очередной раз, когда седоволосый доставал из жижи самородки, отец понимал, что тот перестал обращать внимание на улов, он захвачен общением с плодоносной жижей. Отец уже не прятался – он, стоя в полный рост, наблюдал за чудом – как из тёмной воды, подобия фонтана желаний, непростой людишка вытаскивает себе небывалые подарки.

Стены норы стали под давлением смеха, возникающего каждый раз, когда седоволосый доставал самородки, сотрясаться сильнее, и в какой-то момент с её потолка посыпалась земля. Седоволосый как будто опомнился, перестал «заглатывать» богатства, перестал смеяться и, засунув руки, в жижу пожелал:

«Хочу двух лошадей породы Ксир с телегами длиной в десять шагов и тонкими, как скамья, чтобы могли пройти по норе!» – Потянул руки из жижи, в которых были зажаты поводья, поэтому мужчина встал в полный рост и стал отходить от фонтана изобилия, вытягивая из него двух лошадей с телегами.

Отец с трудом успел привыкнуть к тому, что седовласый, как созревшую морковь из грядки, вытягивал самородки из жижи, но когда седовласый ловко из неё же вытянул пару отменных живых скакунов, тянущих за собой по телеге, то в его глазах слава жижи так ярко вспыхнула, что на долю секунды отец потерял рассудок, и когда он к нему вернулся, он совсем потерял страх – его заменило то чувство, когда ты присутствуешь при восхитительном чуде, и оно объединяет всех участников независимо от их целей.

С потолка продолжала угрожающе сыпаться земля, поэтому мужчина заторопился: стал быстро кидать в телеги золотые самородки. Седоволосый, загружая в телеги разбросанное богатство, не замечал отца, который прижимаясь к стене, аккуратно стал огибать седовласого и подкрадываться к жиже: потому что отец решил, что ему тоже надо пожелать для себя того чего он сам, как человек, не мог себе обещать. Бояться же седоволосого отец не мог и не хотел по нескольким причинам: седоволосый занимался погрузкой золота в телеги, чтобы покинуть дрожащую нестабильную нору, грозившуюся осыпаться; отец, пока лежал на полу норы измазался с ног до головы землей и глиной и был плохо заметен на фоне происходящей тряски, спешащей обвалить стены, засыпать пол, завалив нору. Отец отошел от стены и приблизился к жиже, отбросил нож, присел и опустил в неё руки. Горло пересохло от волнения, и поэтому он не сразу произнес того, чего ему так хотелось.