Алла Дымовская - Семь корон зверя

Тяжелые мысли не терзали Риту, хотя она не могла не отдавать отчета, в чем именно предстоит ей участвовать нынешним вечером. Колыхался лишь легким маревом страх, сродни тому, который испытывает всякий начинающий актер перед первым в своей жизни профессиональным выходом на сцену. Совесть не посещала ее и не туманила горизонт, новая роль диктовала свои условия и не терпела сентиментальности. Рита напросилась добровольцем и путь свой представляла столбовой дорогой полезности и благодарности в отношении новой семьи.

Когда одиночество стало давить со стен, решила спуститься вниз, к хозяину, который в последние дни был очень нежен с ней и ни разу не хлопнул перед Ритой дверью. Ее ожидали и на сей раз. Обычный сценарий посещения тоже ничуть не изменился. Сначала была постель, позже хозяин задержал ее руку и усадил девушку рядом с собой для традиционной задушевной беседы.

– Сегодня, я знаю, твой дебют. Ты довольна выбором? – Хозяин не любил длинных речей и предложений, но Рита, ей казалось, понимала его с полуслова. Все же какие удивительные у него глаза, будто светящиеся темнотой, смотришь и не можешь увидеть дна, не в силах оторваться. И говорят с ней так, как невозможно выразить обычным земным языком, и словно читают все ее мысли, храня собственные в тайне за семью печатями.

– Я отчего-то боюсь, – призналась ему, не могла не доверить тревогу, – хотя не представляю даже, чего теперь могу испугаться.

– Не думаю, чтобы ты тряслась за свою жизнь – это было бы для вампа смешно. – Опять он понимал и облекал в слова суть ее страхов, загадочное, сверхъестественное существо. – Не бойся, ты храбрая и злая, когда в том есть нужда, ты не опозоришься. Тем более что будешь не одна. Всегда помни об этом!

– Хорошо, я буду помнить, – сказала и успокоила страхи, повторила снова, убаюканная звуком своего голоса, – я буду помнить.

Хозяин не пожелал ей удачи на прощание, но это было бы лишним, неуместным. Подобным пожеланием напутствуют только слабых, а Рита отныне собиралась держать причитающуюся ей по праву удачу в собственных руках. И ее, Риту Астахову, слабой никто не назовет. Она уже не раз видела кровь и смерть и не спасовала. Устоит и сегодня. Просто ей предстоит иного сорта охота, но ничего необычного. Однако мадам Ирены на всякий случай она до вечера старательно избегала.

Около шести часов вечера, плотно отужинав, команда собралась у стоящей перед домом машины. Брали на работу, как повелось, обычную отечественную «Волгу», но попробуй догони – движку несуразного шедевра русского автомобилестроения позавидовал бы и Шумахер. Не суетились: Стас с ленцой докуривал «сотку», Макс с Сашком, неведомо зачем, проверяли миниатюрные и безукоризненно исправные передатчики. Миша велел взять технику скорее из перестраховки, потому как, по сути, настоящий вамп в ней не очень-то нуждался – любой из них, здесь присутствующий, прекрасно слышал малейший шорох на многие десятки метров вокруг.

Сборы вышли недолгими. Оружия не брали никакого, да и зачем? По силе и скорости каждый был равен смертоносной торпеде, убивал голыми руками. Тем более стрелять было никак нельзя. Дескать, напали обкурившиеся из молодежной ватаги, пусть шпану и трясут долго, пока не отпадет надобность, может, кого и упекут для понта. И ни малейшего намека на заказуху: проломили по пьяни череп – и конец. Ищи-свищи ветра в поле. В семь часов тронулись с Божьей помощью. Ребята все в защитного цвета, свободных тонких куртках, Рита при параде, как и полагалось по сценарию. Накрасилась и оделась самостоятельно, без помощи мадам, и тем гордилась. Миша осмотрел придирчиво и остался доволен. Получилось очень мило – образ славной девчонки, приличной и хорошо одетой, чуть мальчишеский и задорный. Такую не отгонишь с пренебрежением, как обычную путану.

Машину бросили по приезде на проселке, в кустах. Далее на место шли пешком. По одному, в скрадывающих фигуры предвечерних сумерках. Хорошо, что дом, снятый незадачливым и семейным подполковником, находился с края, у дороги, последним в ряду частных садов и огородов. Тихо рассосались по близлежащим, еще шумным палисадникам и, никем не замечаемые, затаились. Рита на время ожидания притулилась подле Миши – ее выход приходился на момент приезда авто с клиентом. Но неудачи случились и спланировали себя еще до их прибытия в точку рандеву, непоправимо и нелепо в последние секунды офицерского разъезда.

Майор Гора Крапивин от природы не отличался особым умственным богатством, но с успехом заменял недостачу пройдошливой хитростью и благочинным лизанием седалищ вышестоящему начальству. Имея сомнительные достижения по роду своей основной службы, был непревзойден на поприще доносительства и умело замаскированного стукачества – навыка, освоенного еще со времен активной комсомольско-райкомовской юности. Важных и масштабных осведомительских интриг ему, само собой, не доверяли, но и говнистость милицейского радетеля не находила желающих быть испытанной на себе. Оттого Гору обхаживали и даже, упаси Бог, «за глаза» не трогали. Откликаясь на гордое и звучное имя, в бумагах майор имел совсем иное прозвище – Горсовет Иванович Крапивин. Столь срамным по нынешним временам обзывательством наградили Гору темные его родители-выдвиженцы, не погасившие своевременно в груди зарницы коммунистического завтра. Пресловутому же Сочинскому горсовету особенно был благодарен Крапивин-папаша, заимевший в нем, после тяжких добывательских трудов, пост заместителя его председателя. Пребывая на этой конечной вершине своей мученической карьеры, он и облагодетельствовал младшенького сыночка.

Гора за всю свою продолжительную трудовую жизнь не пропустил ни одной служебной неофициальной посиделки, куда был зван обычно с завидным для порядочных людей постоянством. Фуршет по случаю именин второго зама по ОБЭП Ложкина не явился исключением. Держа недремлющее око настежь, а чуткий нос по ветру, Гора улавливал и предвидел конъюнктурные климатические колебания еще до того, как им предстояло проявить себя публике. Нюхательный его аппарат именно в этот роковой вечер торжества принял необычный сигнал: в районе первого неугодного зама наблюдалось существенное потепление. Гладких и сажен был одесную от именинника, и сами знаете кто привечал и подливал, каялся в недоработках взаимопонимания и обещался исправиться, жить дружно и предлагал выпить на брудершафт. Майор Гора не стал избегать случая и рассыпался перед вошедшим в неожиданную милость Гладких мелким подхалимством, в уме уже привычно перебирая возможные выгоды и новые плацдармы для исправительных доносов. Был он, к несчастью, дурак настолько, насколько и подлец, и, что хуже всего, инициативный.