Алла Дымовская - Семь корон зверя

Среди советников вновь началась неразбериха. Теперь наравне с другими выступала и осмелевшая Рита. Гвалт стоял невообразимый, и заседатели были готовы перейти уже и на личности. До сакраментального выражения «А ты кто такой?» оставалось каких-нибудь полшага, когда хозяин, стукнув кулаком по изящному кофейному столику, прекратил безобразие. В кабинете наступила церковная тишина, только чашки, сахарница и серебряные ложки со звяканьем катились по полу. Не повышая голоса, Ян Владиславович подвел резюме:

– Обсуждение прекратить! Ждать развития событий в больнице! При неблагоприятном исходе соберемся вновь. Мнение каждого из вас я уяснил, решение приму единолично. Все свободны!

Потянулись недолгие, но мучительные дни ожидания. Братья и сестры ходили притихшие, будто даже подавленные, но и подспудное кипение в общине ощущалось, хоть и не выплескивалось на ровную, штилевую гладь, в которой смутно угадывались признаки затишья перед бурей. Все три дня, протянувшиеся мостками от известия до приговора, Рита делила свое внимание между Мишей и хозяином, отдавая последнему пока большую и лучшую часть. Но и Миша чаще пребывал в бегах и суете.

Уже к вечеру первого дня обитания Крапивина в реанимации стали поступать неутешительные для общины сведения. Пришли они от дружественного следователя Воеводина, которому между прочими обсуждаемыми делами были выражены Мишей соболезнования по поводу утраты в городских правоохранительных органах. Сам Воеводин в больнице побывать не успел, да и не имел к тому повода, но из сплетен коллег знал, что у потерпевшего вдруг открылась сильнейшая лихорадка и врачи опасаются общего заражения. Кто же в итоге победит: сепсис или медики, вооруженные антибиотиками, – пока науке неизвестно. Мише же совершенно очевидно стало одно – реакция началась, и перерождение вступало в свои права. Оставалось уповать лишь на Бога и счастливый случай, которые вкупе не позволят борову-майору благополучно пережить испытание.

Благообразный и речистый Фома, милый Винни-Пух, в срочном порядке свел романтическое, со стихами, знакомство с молоденькой реанимационной сестричкой, которой семья страждущего приплачивала за услуги сиделки. Таким образом, община все же держала руку на неверном пульсе шаткой и могущей обостриться в любую минуту обстановки. Миша в конце концов извелся больше всех, но не из-за зловещего в своей неизбежности, неконтролируемого лечебного процесса. Пугала возможная неотвратимость предстоящего выбора единственного решения. Здравый смысл жестоко схлестнулся в борьбе с идеей и незапятнанной чистотой кодекса, нехорошими предчувствиями необратимых поступков. Однажды поставивший на карту собственное будущее, Миша, верный раз и навсегда выбранным принципам, проигрался в прах. Но никогда ни о чем не жалел, ибо в награду ему было послано второе рождение и новая семья. На сей же раз на кону стояла не одна лишь его голова, а рисковать жизнями близких Миша не считал себя вправе, пусть и ради искренних убеждений. Конечно, хозяин опять снимет с них тяжкий груз ответственности, переложив его на свои плечи, и примет, как и обещал, решение единолично. Но быть обреченным на роль страуса, зарывшегося в песок, оказалось еще гаже. И «архангел», карающий и защищающий хозяйский меч, маялся грустью и неполноценностью.

На четвертые сутки серая милицейская мышь родила свою ужасную гору. Жар у Крапивина спал, угомонив майора оздоровительным сном. Медицина в очередной раз торжествовала. Мишу известие настигло в городе, исторгнувшись из мобильной трубки взволнованным речитативом Фомы. Развернув на повороте машину, Миша, направлявшийся было домой, рванул обратно, в центр. Самым нужным в эту минуту ему представлялся визит в легальный офис компании, откуда следовало немедленно забрать мадам Ирену. В том, что совет состоится незамедлительно, Миша не имел ни малейших сомнений.

Справедливости ради надо отметить, что убойный бизнес не являлся единственным источником дохода семьи. Существовал и другой, менее прибыльный, зато непререкаемо законный приработок, дававший одновременно честную крышу и материальное налоговое обоснование благосостоянию общины. Туристическая фирма, возившая курортников морем из Сочи в турецкий Трабзон, имела на балансе пару теплоходиков, сновавших без устали через водную границу, и значилась в деловых телефонных справочниках как экскурсионное бюро «Красоты Босфора». Обслуживались «Красоты» действительным и полноценным штатом обычных, далеких от криминала, людишек, понятия не имеющих о том, на кого в реальности им приходится работать. Генеральным директором и совладельцем самого хозяина выступала беспокойная мадам Ирена, от души наслаждавшаяся ролью успешной бизнес-леди. Местные воротилы дружелюбно поглядывали на мелкотравчатую, но независимую фирмочку, однако усмешек себе не позволяли, слишком хорошо догадываясь о подводной части айсберга. Рэкетиры же и на пушечный выстрел не приближались к стеклянным, лишенным всяческой сигнализации дверям «Красот Босфора», ибо дурная слава их негласного владельца, пана Балашинского Яна Владиславовича, была куда как велика.

Забрав растревоженную мадам, Миша, уже нигде не мешкая, погнал злобно ревущую «Волгу» к родному особняку на Пирогова. Дом гудел, как ошпаренное осиное гнездо, сверзившееся с дерева. Напряжение прошедших дней хлынуло через край наружу, выражаясь в бестолковой беготне обитателей и возбужденных криках, суть которых была оглашена Татой, стоящей на крыльце и картинно всплескивающей руками: «Надо срочно что-то делать!»

Стас доложил, что хозяин уже обо всем извещен возвернувшимся Фомой и дожидаются только Миши и мадам Ирены, чтобы начать совет. На этот раз Ян Владиславович пожелал, чтобы совет проходил в большой гостиной и чтобы присутствовала вся община. По такому поводу обитателями были надеты знаменитые, ставшими ритуальными, шейные платки, призванные выразить на сей раз единство и готовность, братскую любовь и чувство локтя. Суть бедствия, постигшего семью, была изложена Мишей, с присущей тому лапидарностью. Вопрос об экстренной, но не допустимой кодексом акции поставила мадам. После слово взял Фома, философ и краснобай, он, однако, был на удивление краток:

– Что касается уточнений и поправок, то их не избежала даже хваленая американская конституция. Законы требуют исправлений время от времени, сообразуясь со здравым смыслом и полезностью, и тогда, исправленные, они, само собой, не будут нарушаться. Я ни в коей мере не призываю вас преступить кодекс, а лишь изменить одно только его положение, что продиктовано жизненной необходимостью. И в уголовном, обычном человеческом кодексе убийство отделяют от самообороны. А в нашем случае мы имеем дело именно с самообороной и самозащитой... У меня все.