Алла Дымовская - Семь корон зверя

Звонок его пришелся некстати. Хотя Балашинский вроде бы все рассчитал правильно. Позвонил девочке во второй половине дня, ближе к вечеру, когда Машенька уже должна была вернуться с учебы. Но до семи часов, когда с работы обычно возвращалась Надежда Антоновна. А именно в этот понедельник была она послана начальством на конференцию, проводимую Минздравом, и воротилась с мероприятия домой раньше дочери.

Пока Маша переодевалась в домашнее, Надежда Антоновна с довольным видом уже грела обед. В кои-то веки хоть подаст поесть уставшей доченьке, деточка совсем измордовалась со своей физикой. Даже вроде похудела, хоть мать и следит за правильным питанием. А уж нервной и рассеянной стала наверняка. То роняет все из рук, то задумается над книгой и ничего не слышит. Надежда Антоновна как-то из праздного любопытства заглянула в одну и ужаснулась, не поняла ни строчки: ни значения беспорядочно, на ее взгляд, написанных греческих и латинских буковок, ни сносок и разъяснений к ним. Попалось единственное знакомое слово «предел». Что правда, то правда – не учебник, а полный предел. Есть от чего уму за разум зайти. И стоит ли удивляться, что в книжках и кино людей ученых изображают растеряхами и неряхами. Но у Машеньки, слава Богу, рядом любящая мама, которая проследит и позаботится. И дочка сама с малых лет приучена к порядку и аккуратности. А привычка, как говорится, вторая натура. Если бы Надежда Антоновна ведала подлинную причину Машиной рассеянности! Непонятные символы и загадочные «пределы» были для Маши, в действительности одаренной от природы, просто детской игрой, не требующей сверхъестественных усилий и напряжений. В отличие от загадочного и неповторимого кавалера Яна. Который, как и предупреждал, пропал неведомо куда по загадочным своим делам и вот уже неделю не объявлялся и не звонил.

Оттого и вышла неожиданность. Когда хлопотливая Надежда Антоновна бросилась подавать второе – куриную котлету и пюре на сметане, у Машиного локтя на столе затренькал телефон. Ни о чем не подозревающая Маша сняла трубку. И обомлела. До заикания. Надежда Антоновна, словно чувствительный барометр, тут же уловила смущение в атмосфере и, отвернувшись от плиты, застыла с шумовкой наперевес. Так и простояла до конца разговора.

Собственно, Маша за все время телефонной беседы произносила в трубку только два слова: «да» и «хорошо». Не могла же она в открытую сказать Яну, что мама рядом и на страже. Да и не только это не могла она сказать, хотя хотелось многое. А Ян, как назло, пустился в долгие комплименты и жалобы на занятость, которая не позволила ему возобновить немедленно прогулки и встречи с прелестной девушкой. Так прямо и сказал: прелестной! Маша будто очутилась на седьмом небе от счастья, а в ответ могла произнести все то же тихое «да». И одновременно сжалось сердце – вдруг заинтригованная мама подойдет к параллельному телефону, как бывало в их семейной жизни уже не раз. Но видимо, шумовка в руке ограничивала передвижения Надежды Антоновны.

Ян все же почувствовал неладное, пусть и не задал вопроса о маме, и, назначив встречу, дал отбой. Маше оставалось лишь собраться с духом и повернуться лицом к Надежде Антоновне, стараясь не выдать смущения и волнения. Что соврать матери, все еще пребывающей в стойке гончей, Маша обдумать, конечно, не успела и надеялась на счастливую звезду и вдохновение.

– Кто это был? – спросила дочь Надежда Антоновна, продолжая игнорировать и плиту, и шумовку в руке.

– Куратор группы, – коротко ответила Маша и похвалила себя за находчивость.

– Что случилось? – Мама и не собиралась ограничиваться одним только вопросом. – Я же вижу – на тебе лица нет.

Вот незадача! А Маше казалось, что она смогла принять веселый и беззаботный вид. Плохая из нее актриса, но что поделать. Да и как тут притворяться, когда звонит самый, наверное, дорогой и долгожданный человек. Но придумать проблему – это не проблема, пошутила Маша про себя. Мало ли какие огорчения может обрушить на голову студента собственный его куратор. Тем более если он – она, и к тому же препротивная баба. Читает морали о пропусках и опозданиях, а сама, как ученый, полный ноль. Оттого и поставлена возиться с первокурсниками. И имечко у нее под стать натуре: Аделаида Гавриловна Штырько.

– Случилось... – Маша вздохнула с притворной, но выразительной скорбью. – Мне отказали в дополнительном компьютерном времени, хотя я так просила. Говорят, первокурсникам не положено.

– А зачем тебе это время? – Надежда Антоновна словно и сочувствовала, и не понимала сути несчастья.

– Как зачем? – совершенно искренне удивилась Маша. – Мне в декабре зачет сдавать по программированию. Дома у нас компьютера ведь нет, а учебных часов не хватает.

– Детка, ты уж прости, но у нас нет возможности пока купить компьютер. Вот разве позже... – Было видно, что мама не на шутку расстроилась. Но пусть уж лучше расстраивается по этому поводу, а не дай Бог, по всамделишной причине Машиных переживаний.

– Ничего, мам, это не катастрофа. Перебьюсь, – ответила как можно непринужденнее Маша.

– Может, мне сходить к твоему куратору или к тому, кто решает этот вопрос? Если я объясню и попрошу?..

Только этого не хватало, и Маша почти закричала:

– Не-е-ет! Ни за что! – и осеклась, увидев, в каком изумлении смотрит на нее мама, но пришлось продолжать для правдоподобности, сочиняя на ходу: – Я большая уже, а ты за меня... как в детском саду... Стыдно ведь.

– Доченька, вовсе это не стыдно. Вот если бы мы украли компьютер... – Но Надежда Антоновна, заметив, как не на шутку расстроилась Маша, отказалась от мысли читать проповедь. – А впрочем, как скажешь. Я только хотела помочь.

– Спасибо, мам. Но просить никого не надо. Проживем и без компьютера, – тихо, но твердо ответила Маша, – ерунда это все.

– Ну, ерунда так ерунда! – И Надежда Антоновна отвернулась к плите за котлетой.

Напрасно, однако, Маша думала, что ей удалось заговорить в матери змею сомнений. Неудача постигла ее впервые в жизни, но и влюбляться в кого-то всерьез Маше еще не доводилось. А быть может, Маша, привыкшая с детских лет кормить мать враками, утратила бдительность и добросовестность в этом нелегком искусстве, позволила себе расслабиться. Но и Надежда Антоновна, в свою очередь, прожила жизнь долгую и богатую разочарованиями. Оттого в серьезном деле и не купилась до конца на придуманную Машенькой легенду.

Надежда Антоновна слишком хорошо знала свою дочь. Не все поступки Маши и их последствия, конечно, становились ей известными, но то были несущественные знания. И Машина скрытность и обман затевались лишь с самыми благими намерениями и имели целью оберечь Надежду Антоновну, любимую маму, от нервных расстройств по пустякам. Если мать о чем-то и догадывалась, сердцем чуя недоговоренность или ложь, то виду не подавала, отчасти даже довольная заботой со стороны Машеньки. К тому же сама понимала, что страхи и боязнь за дорогую свою девочку чрезмерны и болезненны, потому и получалось, что Машино предусмотрительное вранье компенсировало собой издержки характера матери. Подобное равновесие, пусть и шаткое, позволяло обеим женщинам, пожилой и юной, мирно сосуществовать под одной крышей. Но до поры до времени.