Алла Дымовская - Семь корон зверя

– Ты – мое сокровище. Ни у кого на свете больше такого мужа нет! – И довольная Ритка стала тормошить его с удвоенной силой, одновременно целуя в нос и щеки. Однако, с присущей ей в домашнем обиходе непоседливостью, тут же перескочила на другую тему: – А правда, что у Яна в городе есть девушка?

– Господи, какая еще девушка? Зачем это ему? – удивился Миша. – С чего ты взяла?

– Мне Лерка за обедом намекала, но как-то туманно... А Тата сидела расстроенная, – с довольным видом всезнайки сообщила Ритка.

– Ну, не знаю, я ничего не слышал. Наверное, враки. Или Ирена зачем-то опять мутит воду. – Миша умолк ненадолго, словно задумался. Потом решительно сказал: – Даже если и правда, то какая разница?

– Как – какая разница? Значит, кроме хозяина, у нас теперь и хозяйка будет? – Ритка звонко рассмеялась. – Мне, конечно, все равно, у меня ты есть. А вот Тате, положим, не все равно. А Ирена просто взбесится... Только ты прав – это наверняка очередные враки и сплетни. Хозяин ведь не может.

– Почему это не может?! – Тут уж Миша возмутился. – Ян нам разве навечно в няньки поставлен? За всеми и каждым в отдельности присматривай, чуть что не сопли утирай, а для себя жить – ни-ни? Ведь так нельзя. Ты только посмотри, сколько в нашей общине вампов по-настоящему делом заняты. Не для себя или из-под палки, а для всех и от души. Я да, пожалуй, еще Макс. Ирене только дай власть над другим, а еще лучше – хозяина в личное пользование. Лерка и Тата дальше огорода ничего не видят. Стас только охотится и кайф ловит, а нос дерет не меньше, чем президент России. Ты и Сашок, вы больше о своей любви думаете, оттого и помогаете. Ты – мне, а он – Максу. Спасибо, конечно, но глобальных проблем это не решит. Про Фому я вообще не говорю. Он как Моисей на горе. Наверху пастырь, а внизу одни овцы заблудшие. Всех учить жить – еще не великая заслуга. Надо иногда и работать.

– Мишанька, ну чего ты завелся? Ну не хотят Фома и девчонки дела делать, и не надо. Сами справимся, – миролюбиво сказала Рита, пытаясь перевести разговор в иное, безоблачное русло.

– Справимся, конечно, – согласился с ней «архангел», хотя и помрачнел, – но полезно иногда и понятие иметь, откуда что берется. Те же деньги или, к примеру, наша безопасность. Ведь не на Луне же живут, а в семье. Я уж Фоме предлагал – веди хоть общинную бухгалтерию, все равно на диванах целый день валяешься. Так нет. У него голова, видишь ли, для этого не устроена. Как будто я или Макс всю жизнь мечтали дебет с кредитом сводить! А надо, и делаем. И не жалуемся, между прочим.

– Ну хочешь, я на бухгалтера выучусь? Медицинский брошу, пойду в Плехановку? – ласкаясь к мужу, жалобно спросила Рита.

– Ты уж учись. Мало ли когда и зачем понадобится. – Миша улыбнулся, прижал Ритину голову к своему плечу.

– Думаешь, когда-нибудь найдется средство, чтобы нам без «сока» обходиться и никого не убивать? – тихо и грустно прозвучал Риткин голос.

– Это-то меня меньше всего беспокоит. Не нами такой порядок вещей заведен, не нам его и менять. Каждый пьет и будет пить кровь другого, в том или ином смысле... – Тут Миша сделал паузу специально для Ритки, чтобы следующие его слова как следует прозвучали: – А людей мне не жаль. Они сами виноваты – сделали все, чтобы не оставить в моей душе места для этого чувства... А в нашем с тобой мире все просто. Община – она по одну сторону баррикад, «коровы» – по другую. Это и есть идеальный мир. Начни его менять, и придет беда. От тех же людей, которых ты не хочешь убивать.

– Значит, выхода нет?

– Выхода ни у кого нет. Людям – так или иначе – все равно умирать. Нам – жить бесконечно, если осторожно и с умом. Но и у вечной жизни есть своя цена. И ее надо платить. Конечно, хочется бессмертия задаром, кто спорит. Да только и вода в кране бесплатной не бывает. И потом, разве тебе плохо? Разве не выбрала бы ты нынешнюю жизнь, будь у тебя в ту ночь шанс что-нибудь добровольно выбирать?

– Не знаю, наверное, выбрала бы. Только выбора своего испугалась бы. Тут к гадалке не ходи.

– Страх – это хорошо. Вампу без страха никак нельзя. Иначе он забываться начнет. Опьянеет от вседозволенности, а ее-то как раз и нет. И сам себя до погибели доведет... И хорошо, если только себя.

Насчет Риты Миша не сказать, чтобы переживал. Молодая еще, почти ничего не видела, оттого и вопросы, и сомнения. Но это пройдет. И он всегда рядом. А слухи о хозяине, пересказанные женой, не могли не запасть в душу и не встревожить. И «архангел» своей властью решил их пресекать. И в первую очередь сделать внушение Фоме. Если ты пастырь, так следи за порядком. Чтобы твои бабы языки не распускали.

Ян о тех пересудах не знал или, вернее будет сказать, знать не хотел. Пока молчит и тем как бы одобряет его невольно Фома, и во всем курятнике обойдется без переполоха. А что до Таточкиных нервов, то тут и вопрос-то не постельный, а об амбарных ключах. Которые никто у Таты забирать не собирался и не заберет. Была бы охота такой хомут на шею вешать. Экономка – должность только в Татиных глазах первостепенная и завидная. Лера, та и вовсе флюгер на ладони у Фомы, куда он дунет, туда и повернется. А от пустой болтовни никто еще не застрахован.

Впрочем, бабьи сплетни меньше всего занимали Балашинского. Даже милая сердцу Машенька отошла на второй план. Хотя Ян Владиславович от признания, сделанного неведомо почему у самого ее дома, не отказывался и слов тех не позабыл. Но вставали во весь рост другие заботы и напасти. В первую очередь – пятничное представление Ирены. Было оно как выстрел на старте, в знак того, что гонка началась. Не то чтобы Балашинский опасался провала, немыслимым было предположение, что мадам могла бы напортачить в таком деле. Это была не просто работа, это – сама суть и натура Ирены, ее естественное состояние, ее стихия и природа. И подстраховка, он был в этом уверен, не понадобится. Но ребятам из боевой группы Ян этого не сказал и Мише не велел. Пусть будут готовы ко всему и не расслабляются. Вот только сам «архангел»...

Знал уже Балашинский, знал, хотя сам справок никаких и не наводил. Информация в обход Шахтера шла исключительно через Мишу. Но достаточно было и того, что в голове его сложилась мозаика в единственно правильный рисунок. Другого варианта у собранных осколков и быть не могло. Яну уже не нужно было видеть лица Шахтера в момент получения им сообщения о смерти Чистоплюева. Он уже знал. Что Шахтер трус и сволочь. Что он сдал и разыграл карту их конторы еще до того, как поручил своему дорогому компаньону Яну Владиславовичу эту грязную работу. И что Шахтера ждет впереди большой сюрприз. И что одним врагом у вчерашнего их работодателя и друга Иосифа Рувимовича стало отныне больше. И враг этот Шахтеру не по зубам. Иногда Балашинский думал и о том, что излишняя скрытность и туманность его персоны временами осложняют дело. Знай Шахтер наверняка, какую страшную силу представляют Ян и его контора, вряд ли бы стал он шутить свои шутки. Но тень от глухой стены тайны и есть, к несчастью, издержки их существования. Однако проснувшийся в Балашинском хитроумный и дальновидный визирь османского дивана ни в чем не уступал, а пожалуй, даже и превосходил в коварстве интриги зарвавшегося Шахтера.