Дункан Мак-Грегор - Похищение Адвенты

О, как быстро я шел!.. Пожалуй, никогда прежде я не ходил так быстро. Из головы у меня не выходили думы о близких. Мне все казалось, что, пока я отсутствовал, Майло задавила взбесившаяся лошадь, Даолу задушила лихорадка, а все друзья разорились и умерли от голода. И все же — в подтверждение моих слов о мечтателе — я направился в Коринфию через Офир, хотя через Немедию было гораздо ближе! Но в Офире, видишь ли, я давно не был! Тьфу! Прости меня, Конан, но и сейчас, рассказывая об этом, я презираю себя… Я смеюсь над собой! А в общем, мне просто очень стыдно…

Я не был дома два года. К счастью, все мои страхи оказались напрасны: Майло, здоровый и крепкий мальчуган, встретил меня у порога и — не узнал. Конечно! Ему едва исполнился год, когда я бросил его… Даола тоже ничем особенно опасным для здоровья не страдала, если не считать того, что прекрасные живые глаза ее потухли, а улыбка уже не красила ее личико, а искажала… То есть она, милая хохотушка, разучилась смеяться! Никогда бы прежде не поверил в такое… Нет, она не разлюбила меня, как можно было бы предположить — завидев меня с Майло на руках, она молча кинулась ко мне и прижалась так крепко, что я едва мог пошевелиться. Но и потом, день спустя, луну спустя, год — она оставалась столь же бледной и неулыбчивой. Она никогда больше не смеялась…

Рассказывая мне о том времени, что они жили без меня, Даола вскользь упомянула о болезни отца. Я спросил, что с ним случилось. «О, ничего особенного, — ответила моя женушка, — он немного кашляет и плохо спит». Ее удивляло только то, что это продолжается уже восемь лун, и сколь ни пробовала она всяческих целебных трав и средств, сколь ни приглашала знахарей из хонайи и округи — ничего ему не помогало. Я задумался. За годы странствий мне пришлось видеть и прокаженных, и припадочных, и калечных, и я совершенно точно знал: любая болезнь (будь она хоть прыщом на… на носу), которая длится более двух лун, ведет обладателя своего прямиком к Серым Равнинам.

Мне не хотелось пугать Даолу — она так любила отца! — но надо было подумать о том, чтобы поискать хорошего врачевателя в городе — в близлежащей Катме либо даже в дальнем Шабароне. Так я и сделал: улыбкой успокоив жену, на следующий же день я послал в Катму конюха под предлогом покупки коня для выезда и велел ему привезти самого лучшего лекаря, какой только там есть. Увы, было уже поздно…

Тут хон Булла смолк, задумчиво уставившись в частое голубое небо. Его черные небольшие глазки потускнели, кустики бровей приподнялись, придавая круглому добродушному лицу несвойственное ему выражение отрешенности. Конан не стал ждать, когда почтенный хон придет в себя. Рассказ рассказом, но в горле его уже пересохло, а потому он решительно поднялся, вышел на тропку, засыпанную мелкой галькой, и направился к дому, влекомый естественным желанием взять кувшин с вином…

— Хей, достопочтенный, — окликнул киммериец старика, который так и сидел неподвижно, словно изваяние. — Выпей глоток немедийского и оставь свое сердце в покое. Все это дурь, да и только! Что попусту терзать себя?

Его зычный голос, в утренней тишине прозвучавший как глас с небес, вывел хона Буллу из оцепенения. Вздрогнув, он повернул голову к Конану и несколько мгновений взирал на него с искренним недоумением, явно силясь понять, кто этот огромный черноволосый парень с ясными синими глазами и что он делает в его саду.

— Хей! — Гость помахал перед носом хозяина могучей дланью. — Ты что, уснул?

— Конан! Как я рад тебя видеть! — всплеснув руками, воскликнул хон Булла с энтузиазмом, тем самым предлагая юному варвару очередной вопрос о странностях бытия: что есть старость и как прожитое количество лет влияет на ум и память человека? — А почему ты стоишь? Тебе надоела моя история? О-о-о, я знаю, я замучил тебя…

— Нет, — буркнул Конан, решив не связываться со стариком и не обнаруживать его слабость. — Валяй, рассказывай дальше. Вина хочешь?

Хон Булла от вина отказался, зато не прочь был продолжить свой рассказ, который к этому времени уже увлек не только киммерийца, но и самого повествователя. Хотя былое и разделялось с настоящим двумя десятками лет, сейчас ему казалось, что все это случилось недавно — может быть, луну или две назад. Живые чувства испытывал он, называя имена тех, кого так любил когда-то; он отлично помнил каждого — черты лица, голос, улыбку и глаза; мысленно переносясь в события прошлого, он заново страдал, но то были не те, прежние, тяжелые, гнетущие душу страдания — нынешние наоборот согревали сердце и вообще не трогали душу, ибо родиною имели не бренную землю, а высокие небеса, и были сродни томлениям скучающего поэта — такие же бесплотные и никчемные. Тем благотворнее оказывалось их действие на хона Буллу: страдая сейчас, он освобождался от гнета вины, которую на протяжении всех лет чувствовал беспрестанно.

— Лекарь приехал в хонайю на следующий же день. — Старик начал точно с того места, на коем прервал рассказ. — Он был молод и важен, и если бы искусство врачевания заключалось в умении хмурить брови, то этот юнец бесспорно был бы наилучшим. Отобрав у меня десять золотых, он осмотрел отца Даолы, заставил его покашлять, что тот и так делал беспрестанно, потом пустил ему кровь из вены на сгибе локтя и дал выпить глоток горькой настойки, от которой наш бедняга сразу стал еще и чихать. Я спросил лекаря, что за болезнь поразила старика (кстати, он был моложе меня лет на шесть), на что получил такой туманный ответ, какой даже не могу тебе передать, поскольку не запомнил ни единого слова. Лекарь уехал, а спустя всего луну отец Даолы поменял место жительства, переселившись на Серые Равнины. Странно, но ему за все время болезни так и не стало ни лучше, ни хуже, если не считать того момента, когда он выпил горькую настойку шарлатана…

После его смерти Даола совсем зачахла. Сердце мое сжималось от боли, когда я смотрел на ее бледное личико, слушал ее тихий голосок… Ах, Конан, как же я казнил себя за то, что два года назад поддался глупому мальчишескому порыву и ушел из дому! Впрочем, что толку говорить об этом сейчас! Да и тогда тоже…

Жизнь наша текла ровно, без происшествий. По возвращении я не терял и мига попусту — занимался хозяйством, приводил в порядок дом и двор, разбирал тяжбы… Да, я забыл сказать тебе, что зловредный хон Гамарт без участия сенатора покинул сие место, утонув в ручье в тот самый день, когда я вновь ступил на порог своего дома, и добрые местные жители немедленно отправили прошение в Катму о новом хоне… Вот, ты видишь его перед собой. — Хон Булла смущенно потупился, словно и в этом чувствовал какую-то свою вину, но затем пухлые губы его дрогнули в улыбке и он — к облегчению Конана, который решил уже, что старик снова впадает в забвение — продолжил рассказ. — То было очень хорошее для меня время. День мой начинался еще затемно, а кончался поздней ночью. Я мало спал, но зато крепко и спокойно, ибо усталый человек не знает бессонницы (если, конечно, он душевно здоров)… Даола, всеми силами помогая мне в делах домашних и общественных, ожила, и порою я даже замечал на обычно бледных щеках ее нечто похожее на румянец — то есть что-то розовое… Хотя, может, это была цветочная пыльца?..