Дункан Мак-Грегор - Чужая клятва

Иава разочарованно хмыкнул. Мысль была, несомненно, интересная. Но — и тоже несомненно — абсолютно бесполезная. Что он сделает с ней? Превратит в копье и метнет в Гориллу? Или съест на завтрак? Тьфу! Шемит повернулся к варвару и буркнул:

— Здесь!

Перед ними гордо возвышалась ничем не примечательная скала. В сумерках она казалась особенно мрачной и зловещей — только и всего. Ни двери, ни, тем более, ворот не было и в помине. Конан с сомнением оглядел ее отвесную шершавую стену, ткнул ее кулаком, потом плюнул, и, не дождавшись никакого результата, сказал:

— Заходи первый.

Кряхтя, Иава опустился на колени, пошарил рукой в земле у основания скалы. Нащупав железный крюк он даже несколько удивился, ибо все же не предполагал, что Асвельн так точно укажет ему место входа в Желтую башню. Что было силы шемит потянул на себя крюк, но тот не поддался и на волос.

— А ну, подвинься, — Конан рухнул на колени рядом с приятелем и обеими руками вцепился в железку.

Со скрипом поехала в сторону засыпанная твердой землей плита, на которой они сидели. Едва успев отскочить, спутники невозмутимо наблюдали, как открывается перед ними черная широкая дыра, особенно жутко выглядевшая в только что наступившей ночи.

Не раздумывая, Конан швырнул в дыру свой мешок и следом прыгнул сам — сил на благоразумие у него уже не хватало. Слава Митре, глубина была едва ли в два его роста, так что он благополучно приземлился, и тихо свистнул Иаве, призывая его последовать за ним.

Шемит оказался менее удачлив: при падении он вывихнул ногу, и теперь на все лады проклинал варвара, не имевшего терпения подождать до наступления утра. Как ни странно, сил у него вдруг поприбавилось. Довольно легко поднявшись, он послушно сунул Конану больную ногу, с исключительным мужеством стерпел короткую боль, и, чуть прихрамывая, двинулся за приятелем по огромному, освещенному тучами светлячков коридору.

— Откуда ты знаешь про этот вход? — поинтересовался варвар, бодро шагая босыми ногами по сырому, сплошь усыпанному мелкой галькой полу.

— О, Конан… — пробормотал шемит, ковыляя сзади. — Порой ты несказанно удивляешь меня…

— От Асвельна? Кром! Я так и понял. Но почему он ни разу не приснился мне? Ты же сам сказал, что он выбрал меня! Ну, что молчишь, шемитская рожа? Или тебя опять кто-то укусил? Как тогда, в норе под горой?

Иава смущенно фыркнул, но не выдержал, расхохотался.

— Что смешного я сказал тебе, разноглазый? — прорычал Конан, останавливаясь.

— Не сердись, киммерийский бык, — давясь от смеха, еле вымолвил шемит. — Но меня тогда никто не кусал.

— А что же ты тогда валялся без чувств, словно старая девственница, впервые попавшая в объятья мужчины?

— Ну… Как тебе сказать… Понимаешь, я терпеть не могу разных ползучих тварей… И особенно… Особенно мокрых… А та была именно мокрая, Конан. Ну, и я…

Выпучив глаза, киммериец несколько мгновений с изумлением взирал на приятеля.

— Так ты… Кром, как это называется… Упал в обморок?

— Угу, — Иава снова хихикнул, но лицо его помрачнело.

Конан открыл рот и, трясясь в беззвучном хохоте, начал сползать по стене вниз.

Гринсвельд стоял на четвереньках перед окном, где снова трепетало в солнечных лучах зеркальное отображение варвара. Если бы только он обладал способностью убивать взглядом на расстоянии, мальчишка и его спутник сейчас бы уже бродили по Серым Равнинам бесплотными, ни на что не годными тенями.

Горилла Грин обожал свою игру; он жил ею так, как люди живут мечтой либо надеждой. Он просчитывал каждый ход, испытывая при этом невыразимое и ни с чем не сравнимое наслаждение, и как сладко было потом наслаждаться очередной победой! Да и что может быть лучше игры, где правила диктует только один участник, нарушая их тогда, когда ему того захочется? И вот сейчас его жизнь — именно жизнь! — разрушена двумя недоносками, кои осмелились сами придумывать правила в чужой игре…

Звериная сущность, ценою неимоверных усилий запиханная гориллой в самую глубь, снова начала проявляться, и справиться с ней он уже не мог. Дикая от природы необузданная сила и страсть разрывали его с прошлого вечера, когда он, уверенный в том, что враги его уже изжарены и съедены ублюдками из Алисто-Мано, опять увидел их — живых и совершенно невредимых — у берега моря. Только Густмарх знал, как бесновался Горилла Грин, как прыгал из угла в угол по залу, как катался по полу, издавая хриплые гортанные звуки, издавна присущие его обезьяньему племени. Так продолжалось всю ночь и все утро.

Совершенно изможденный, днем он не стал ставить зеркало, интуитивно боясь вновь увидеть варвара и вновь перенести столь утомительный припадок бешенства. Но к вечеру не выдержал. В конце концов, должен же он быть готов к встрече гостей!

То, что отразилось в оконном стекле, едва не заставило его расстаться с жизнью самостоятельно, со всей силы треснувшись лбом об стену: враги его правили к Желтому острову, не остановленные ни морским чудовищем, ни штормом, ни дырой в днище лодки. Все, о чем так молил он Густмарха, осталось нереализованным. И те великолепные картины гибели двух искателей приключений, что беспрестанно рисовало его воображение, превратились в прах, в дым! Гу — идиот с ослиной башкой — даже не подумал исполнить нижайшие просьбы своего раба. Раба? Ну уж нет. Теперь — нет.

Гринсвельд подскочил, обливаясь слюной, которая потоком извергалась из его оскаленного рта, и прыжками ринулся вниз.

— Тупик, — объявил Конан, остановившись перед сплошной стеной, завершающей подземный ход.

Иава подошел, с сомнением оглядел плиту, сплошь усеянную вонючими рыхлыми лепешками непонятного происхождения. Если бы они лежали на полу, шемит без труда установил бы, откуда они взялись, но на отвесной стене…

Конан треснул по ней рукоятью меча, и тут же лепешки с чавканьем попадали вниз, осыпалась труха, обнажая трещины в древнем камне; вдвоем они ощупали каждую выпуклость, каждую впадинку на плите, но ничего такого, что могло бы открыть им вход в башню, не нашли. Тогда варвар попытался сдвинуть эту стену руками. Наклонив-шись, он засунул пальцы под самое ее основание, напрягся — вены на шее и лбу его вздулись так, что шемит начал опасаться за здоровье приятеля — и…

— Помоги… — прохрипел Конан, обливаясь потом.

Иава подскочил, ухватился за плиту с другой стороны.

С удивлением почувствовал он, что камень дрогнул, поддаваясь. Застонав в унисон, спутники сделали рывок, еще один, еще… Стена, приподнятая от земли на целый локоть, пошатнулась в их руках, и вдруг повалилась, увлекая за собой не удержавшегося на ногах Иаву. Он рухнул на нее сверху и так застыл, чувствуя, что встать пока не в силах.