Стефан Корджи - Ночные клинки

— И еще тут эти, как их — провозвестники, что ли? — бегали, кричали — мол, слушайте все, пресветлый наш эмир желает изречь слово своему народу! Вечером, когда спадет жара — эмир будет говорить с балкона…

— Ну, а нам-то что? — удивился Конан. — Так ведь о чем говорить-то станет! С дочкой-то эмирской — беда стряслась!..

Путь на черной галере остался в памяти Лиджены одним сплошным кошмаром. Нелек Кахал появился на судне в самый последний момент — корабль был уже готов вот-вот поднять якоря, и собравшиеся вокруг Лиджены моряки изощрялись в препохабных шутках на тему, в каких именно позициях они станут овладевать девушкой, если, конечно, начальство так и не соизволит явиться.

Однако же начальство соизволило, и шутники мигом убрались кто куда.

Нелек Кахал казался мрачнее ночи, чернее своего темного плаща. Вся его королевская осанка куда-то бесследно исчезла, глаза лихорадочно горели, он поминутно облизывал губы — словом, выглядел проштрафившимся лакеем, но никак не повелительным царедворцем. На Лиджену он бросил лишь один мимолетный взгляд, пробормотав сквозь зубы нечто вроде: «хвала тьме, хоть тут удалось…», и тотчас ушел к себе в каюту.

Лиджена не могла объяснить, отчего на палубе корабля ей постоянно хотелось броситься ничком и закрыть руками голову. Ее никто и пальцем не тронул, но сам воздух галеры, казалось, пропитал был флюидами страха.

Она боялась взглянуть вокруг — словно из-за мачты вот-вот могло показаться жуткое плотоядное страшилище. И, сжавшись в своем углу, под жалким навесом, кое-как защищавшим от свежего ветра, почти не двигаясь, оцепенев, Лиджена и провела все время до марангского порта.

Нелек Кахал лично свел ее на берег. В сопровождении полудюжины крепких парней, вооруженных короткими мечами, работорговец отправился не куда-нибудь, а прямиком в эмирский дворец.

Вся процедура заняла не более нескольких минут. Лиджена оказалась перед неким толстяком в парчовых одеяниях, с короткими липкими от пота пальцами, одышкой и маслянистым взглядом профессионального развратника. Уплатив Нелеку, толстяк потащил ее за собой узкими переходами хозяйственной части дворца.

Лиджена шла следом, механически переставляя ноги, словно неживая кукла. Она видела только одно — жуткие глаза Нелека, его последний взгляд. Под высоким лбом кипели тьмой два бездонных провала, уводившие куда-то вниз, в царство истинного ужаса, где нет и не может быть никакой надежды на спасение.

Этот взгляд жег и терзал, вплавляясь в самую сокровенную глубь сознания. Это был взгляд хозяина, навеки проставлявшего свое клеймо на купленной им скотине. И, можно было не сомневаться — он еще востребует свою собственность назад. И в очень скором времени…

Лиджена закрывала глаза, вновь открывала их — и по-прежнему огненный взор Кахала неотступно преследовал ее…

Словно в полусне, она следовала за толстяком, притащившим ее в какой-то закуток и деловито овладевшем — Лиджена не сопротивлялась, она почти ничего и не заметила. Было одно лишь отвращение от кислого запаха пота…

Потом, правда, с ней обошлись несколько получше. Она попала в руки служанок, ее отмыли, переодели во что-то светлое, просторное, и в то же время — удобное, явно предназначенное для путешествия; явилась некая матрона и принялась втолковывать Лиджене ее обязанности. Девушка тупо кивала, почти ничего не понимая, но запоминая все услышанное накрепко.

Она становилась одной из прислужниц дочери пресветлого эмира, Илорет. Кажется, ее приставляли к Большому Набору Гребней принцессы — или что-то в этом роде. Лиджена не помнила, к чему именно, но, когда дошло до дела, обязанности свои она выполняла четко. Многочисленные служанки принцессы засыпали новенькую вопросами — кто, откуда, почему. Лиджена отвечала коротко и односложно, сама не помня, что говорит. Ее быстро оставили в покое.

Спустя еще несколько часов большой караванный поезд принцессы тронулся в путь — через пески к соседнему городу, где жила родня ее матери. Дорога считалась безопасной — страшные датхейцы, про которых говорили, что они пристрастились есть человечину, там никогда не показывались, да и охрана у принцессы имелась немалая…

Гонец примчался в Маранг на следующее утро — одинокий израненный конник, покрытый пылью и запекшейся кровью. Своей и чужой. Погоняя измученного коня, он проскакал по городу, и обыватели испуганно косились ему вслед — это не предвещало ничего хорошего.

Возле ворот роскошного дворца черный вестник почти что свалился с седла на руки дюжим гвардейцам из тысячи «непобедимых».

— К… его светлости эмиру… — прохрипел воин. — Беда…

Его почти что под руки вели по лестнице. Был час приемов, когда эмир — право же, не самый худший правитель из тех, что знал древний Маранг — выслушивал знатных людей государства, имеющих что сказать государю.

Разряженная, надушенная толпа изумленно расступилась перед окровавленным гонцом.

— Ваше Величество… — прохрипел человек, падая на колени. — Велите казнить меня — но ваша дочь, принцесса Илорет… попала в руки датхайцев!

По залу прокатился стон. Супруга эмира (в Маранге придерживались моногамии) с жалобным вскриком лишилась сознания. Сам же эмир вскочил на ноги, сжав кулаки так, что захрустели кости.

— Как это случилось?! И что делала охрана?!!

— Охрана билась доблестно и вся полегла там, защищая Ее Высочество, — сурово возразил истекающий кровью гонец. — В живых остался только я один! А этих шакалов, пожирателей падали, налетело вдесятеро больше, чем было наших… Ее Высочество и всех ее служанок захватили в рабство!..

Новый стон. Все знали, как обращаются в Тлессине с захваченными чужими женщинами.

Гонец пошатнулся. На пропыленной одежде раползались свежие пятна крови. Не дожидаясь эмирского разрешения, придворный целитель шагнул вперед.

— Ваше Величество, этот человек умирает. Могу я распорядиться, чтобы его перенесли в более подходящее место?..

Эмир машинально кивнул — и тотчас же поднял руку в знак того, что сейчас будет говорить. В зале тотчас воцарилась мертвая тишина.

— Сим я объявляю вам… — эмир сделал невольную паузу: от сдерживаемых слез пресекся голос. — Объявляю вам, что моя дочь. Илорет более не пребывает среди живых!

Общий вздох и смятение. Эмир официально провозгласил свою дочь покойницей.

— Быть может, плоть ее и продолжает жить, — медленно ронял слова эмир, — но это уже совершенно неважно. Наследница трона Илорет умерла! Да оденется в траур весь двор. Путь глашатаи объявят о случившемся на всех площадях Маранга! И пусть они скажут также, что если найдется смельчак, который отомстит Тлессине за смерть моей единственной дочери, он получит столько золота, сколько сможет увезти на вьючном коне!..