Дункан Мак-Грегор - Битва бессмертных

— Вздор! — недоверчиво покачал головой варвар. — Есть прямые наследники или хотя бы кровные. С чего вдруг императорский трон займет безродный?

— Ну что ты! Конечно же не займет! Назначенный повелителем наследник лишь временный — он будет править в течение всего половины луны, то есть до тех пор, пока настоящий правитель (этот самый кровный родственничек императора) не разберется в делах государства. Таков закон… Хотя, конечно, не слишком-то сие умно… Пусть за ним и присматривает дюжина наблюдателей, но все-таки даже за короткий срок правления временщик может натворить столько худых и жутких дел!.. Например, отправить на Серые Равнины истинного наследника… Кажется, недоносок так и собирается сделать…

Конан помолчал. Все, поведанное сейчас Кумбаром, представлялось ему чём-то вроде бреда. Цирюльник, вздумавший отравить императора и занять престол Турана? Это настолько невероятно, что попросту не может быть осуществлено. А впрочем — он неожиданно понял для себя — вся эта история его вовсе не волнует. Ему наплевать и на собаку Гухула, и на Илдиза Туранского, и даже на Кумбара Простака. Его жизнь иная и в ином; путь его нигде не пересекается с их путем, а идет точно параллельно — так что пусть они сами варят свою кашу… Таковое соображение киммериец немедленно высказал сайгаду.

— Так тебе безразлична и моя участь? — вопросил Кумбар с печалью в голосе. — Прости… Я не знал…

Высокая трагедия, заявленная его тоном и видом, раздражила варвара безмерно. Он отлично помнил, как впервые имел счастье узреть сайгада в таверне «Слезы бедняжки Манхи» восемь лет назад. Тогда тот тоже плакал и жаловался, не умея выбрать из двенадцати прекрасных дев шестерых наипрекраснейших, предназначенных в супруги самому императору. Каждая казалась ему верхом совершенства, а потому необходимость выбора пугала царедворца чрезвычайно. Он потерял не только расположение повелителя, не только сон и покой, но и всякое желание видеть женщин, говорить с ними, иметь их. Прежде никогда не испытывал он подобного кошмара…

По Аграпуру уже поползли гадкие слухи о том, что Кумбар Простак был соблазнен однажды красивым мальчиком из свиты Илдиза, так что теперь не переносит другого пола совершенно (в самом деле, не мог же нормальный мужчина громко рыгать от ужаса и отвращения при виде местных пышнотелых красоток), но, конечно, истины в сем не было и на мелкую медную монету. Просто в один момент наступило вдруг пресыщение — так обжора устраивает себе разгрузочный день, потому что накануне объелся…

Благодарение Эрлику, в самый пик отчаяния Кумбар встретил в таверне «Слезы бедняжки Манхи» Конана, который тогда служил в туранской армии, и поведал ему обо всем, что с ним произошло. Киммериец не проявил печали по поводу несчастного положения сайгада, зато дал совет — простой и мудрый: чем бесконечно всматриваться в равно прекрасные лица, выискивая в каждом нечто особенное, лучше взять да и отобрать необходимую шестерку для императора наобум. Кумбар так и сделал, и в результате довольны остались все, кроме отвергнутых красавиц. Правда, потом половину невест поубивали, но зато оставшиеся с удвоенной силой любили Светлейшего и спустя год-другой принесли ему хилое, но многочисленное потомство.

— О своей участи позаботься сам, — отрезал варвар, швыряя пустую бутыль в угол комнаты, — Клянусь бородой Крома, ты и пальцем не шевельнул для того, чтобы зарыть этот кусок дерьма поглубже в землю.

— Какой кусок дерьма? — снова проявил несообразительность сайгад.

— Гухула. — Киммериец, на которого долгие беседы навевали сон, широко зевнул. — Что он, бессмертный?

— Вроде нет… Почему ты так думаешь? — встревожился Кумбар.

— Прах и пепел! Я так не думаю! Но ты — ты думаешь именно так! Какого Нергала ты тут разнылся? Пойди да удави его, вот и все дела!

— Как я его удавлю? — Сайгад недоуменно поднял редкие брови.

— Руками!

Конан рывком поднялся, сделал круг по комнате. Он отлично понимал причину всех бед старого солдата, но оформить свои ясные мысли не умел. Он вспомнил вдруг, восемь лет назад обнаружил в маленьких глазках Кумбара Простака, коего он до тех пор считал нытиком и занудой, насмешливый холодный огонек, свойственный, по его мнению, лишь бывалому воину. Сайгад и был таков; только круто замешанная на подлости и коварстве дворцовая жизнь заставила его нацепить дурацкий шутовской колпак, дабы не прогневать высокомерных лизоблюдов Илдиза. А они — сие знал даже последний служка — имеет власть едва ли не большую, чем сам император, и при случае могли расправиться с любым неугодным. Конан-то относился к ним и прочим обитателям дворца с презрением, но он и не зависел от них. Золотая клетка вовсе не прельщала его — ни в молодости, ни теперь. А сайгад, по всей видимости, уже не мог от нее отказаться…

— Ты заменил простое сложным, приятель, — наконец сказал киммериец, останавливаясь перед Кумбаром. — Наплюй на интригу, скажи Илдизу прямо о том, что замыслил ублюдок. Я знаю точно — любой твари можно заткнуть пасть, вот ты и сделай это. Или ты не держал в руках меча? Ими ты не свернул шею ни одному врагу?

— Так было, Конан, — уныло согласился сайгад. — А ныне все стало иначе, поверь. Я и сам думал одно время, что стоит мне только захотеть, и Гухул вместе с остальной сволочью вылетит из дворца, как бродяга из дорогого кабака, но… Ах, как противно было осознать однажды тщету и иллюзию… Тем не менее я осознал, и вот — ты видишь перед собой не воина, а старца без ума и силы… Я смирился…

— Ну и болван, — спокойно заметил Конан, снова усаживаясь в удобное глубокое кресло. — Зато вино у тебя хорошее.

По последней реплике Кумбар понял, что друг его предлагает завершить эту тему и перейти к другой.

— О, варвар… — пробормотал он, снова впадая в полу-транс. — Ну, пойду я к Илдизу… А в общем, я уж год его не видел. Мне не дозволяется… Написать записку? Так первым всю почту читает этот гад… Знаешь, друг, что я скажу тебе? Нелегко мне признаться, но Гухул — лишь одно несчастье Турана. Дворец забит дерьмом по крышу. Никто не делает своего дела без взятки, а со взяткой делает, но плохо; честь не в чести, и ум в изгнании; суд вершится неправедный, жестокий… Я часто вспоминал тебя — ты заставил меня освободить невиновного, хотя он был всего лишь ничтожным грязным евнухом. Ты, привыкший рубить головы на поле брани, не захотел осквернить душу свою убийством… Да, именно убийством, потому что война — это все же что-то другое… Помоги мне, Конан, прошу тебя…

— Хм-м… Ну, что ты от меня хочешь? Чтобы я прирезал цирюльника?

— Нет… Этого мне будет мало…

— Прах и пепел! — почти весело воскликнул Конан. — Да аппетит у тебя растет с каждым вздохом! Ладно, скажи, кто еще на очереди? Может быть, сам Илдиз?