Патриция Селайнен - Отступник

— Раковину опускают в водоем и ждут. Проходит довольно много времени, но рано или поздно тусклый металл затягивается перламутром. Вот погляди!

По знаку Симплициуса слуга принес черную лаковую шкатулку с золотыми драконами и показал гостю переливчатую статуэтку, лежащую в черном бархатном гнезде.

— Она кажется такой живой и теплой, неправда ли? Но в ней таится тяжелое холодное ядро.

Конан искусно превратил зевок в восхищенное восклицание.

— Таковы и люди, — грозно изрек разошедшийся оратор, — даже самые лучшие. Встречаешь человека, и мнится, что он соединяет в себе все добродетели. Он ослепляет тебя блеском ума, пленяет мягкостью обхождения и благородством поступков. Но под всем этим прячется то же холодное серое ядро.

— И ты таков? — вставил киммериец, уловив наконец, к чему вела длинная речь.

— Я? Может быть, а может, нет. Возможно, я единственный, кто сумел снять заклятие, тяготеющее над человеческим родом. На это ушла вся жизнь, — патетически провозгласил Симплициус и заметил с запозданием, что у гостя скулы сводит от зевоты. Лицо гандера напряглось, однако он быстро спрятал обиду и заметил сухо: — Прости, я нагнал на тебя скуку. Это самое страшное из преступлений.

Конан поспешно подавил зевок и, чтобы сгладить неловкость, сказал, подражая манере собеседника:

— То, что ты поведал, очень поучительно, но меня, признаться, мучают черные мысли. Я думаю о судне, на котором плыл, и моих спутниках. Что, если их тоже выбросило на остров? Может, они нуждаются в помощи? Твои слуги не видели обломков на берегу, не встречали чужих людей?

— Мне бы уже донесли, но я пошлю справиться, — милостиво обронил маг, показывая всем видом, что прощает оплошность гостя. — Впрочем, остров велик. Западный берег очень крут, сплошные скалы. Восточный заболочен. Туда редко кто заглядывает.

Конан подумал, что надо побыстрее уносить ноги, пока источник красноречия не забил с новой силой.

— Я бы хотел отправиться на поиски прямо сейчас. Нет ли у тебя лодки, чтобы осмотреть побережье?

— Разумеется, я дам лодку, но только завтра. Сегодня ты уже не успеешь обогнуть остров, — ответил Симплициус, но увидев, как разочарованно вытянулось лицо гостя, сжалился: — Если тревога мучит тебя, попробуй подняться в горы. Сверху видно многое.

Конан вскочил.

— Я, пожалуй, последую твоему совету, и немедленно. Только в этом одеянии, — он похлопал себя по бедрам, — будет не слишком удобно лазить по скалам.

— Принеси гостю одежду и кликни Мэн Чана, — приказал Симплициус слуге.

Довольно скоро киммериец, успевший сменить необъятное белое одеяние на короткие кожаные штаны и холщовую рубаху без рукавов, покинул дом гандера в сопровождении молчаливого кхитайца, который первым встретился ему на острове.

«Топор и веревка, огонь и вода

Не смогут мой век оборвать никогда.

И попусту тщился упрямый палач

Совлечь с меня вечности призрачный плащ» —

Так молвил кудесник и вперил свой взор

В сплетаемый роком незримый узор.

Сказание о мытарствах

одинокой души

Роща и виноградники остались позади. Их сменил луг с пожухлой от зноя травой и редкими пятнами колючего кустарника. То и дело встречались озерца дымящейся воды. От одних тянуло смрадом тухлых яиц, дно других покрывал цветной налет, буро-красный, как ржавчина, или изумрудный.

На глаза Конану попался высокий холм, рыхлый, как копна перепревших листьев или куча сора. Вспомнив рассказ о гигантских птицах, варвар захотел поглядеть на гнездо поближе и направился к кургану.

Желтолицый молчальник пришел в ужасное волнение.

— Нельзя ходить! — закричал он и схватил киммерийца за руку. — Нельзя ходить! Кварр! Кварр сердиться!

Но Конан только отмахнулся: нашел чем испугать, всего-навсего какая-то птица. Он подошел к холму и принялся с ребячьим азартом разгребать пушистую теплую массу. Вскоре пальцы коснулись шероховатой твердой поверхности и начали расчищать ее. Варвар увлекся этим занятием, как мальчишка, и не обращал внимания на предостерегающие вопли кхитайца. Киммериец даже позлорадствовал в душе. Ишь, как надрывается! То из него слова не вытянешь, то вопит как резаный. Конан повернул голову, чтобы послать Мэн Чану ехидную реплику, да так и застыл с разинутым ртом.

Прямо на разорителя гнезда неслась разъяренная птица. Она вытягивала красную голую шею и угрожающе клекотала. Сильные голенастые ноги так и мелькали. Киммериец расхохотался. Ну и уродина! Шар из бурых перьев на ходулях. А шея-то… Вот мерзость! Смахивает на разъевшегося земляного червя. Шипи, шипи! Варвар подобрал осколок камня и запустил им в птицу, та ловко увернулась и подскочила к обидчику. Стальной крючковатый клюв вонзился в голую икру человека и выдрал из нее кусок мяса. Конан взвыл от боли и схватил пернатую фурию за шею, однако шея оказалась жирной и скользкой, и киммерийцу не удалось удержать ее. Новый удар пришелся на бедро. Теперь варвар действовал предусмотрительней: она привалился спиной к рыхлой куче, набрал по пригоршне сора и только тогда схватил уродливую шею. Острый клюв уже не мог клевать тело врага, но Конану порядком досталось от мощных когтистых лап, пока он не свернул наконец голову птице.

— Ты храбро сражался, приятель, — признал киммериец, — Жаль, что пришлось придушить тебя. Ты защищал свое потомство. Но где же этот идол? Эй, ты, тварь бессловесная!

Из-за черного валуна неподалеку выглянула испуганная физиономия.

— Мог бы помочь, между прочим.

— Моя говорить. Ты не слушать. Кварр сердитый.

— «Моя говорить!» — передразнил Конан. — Ублюдок трусливый. А ну, помоги! У меня тут кровь хлещет. Шевелись, пока не выгрыз тебе печень!

Кхитаец сложил ладони у груди и мелко закивал.

— Моя ходить. Звать хозяин.

— Не надо хозяина. Солнце уже низко. Сам что-нибудь придумай!

Слуга снова закивал. Он робко приблизился к сердитому великану, которому едва доходил до середины груди, и закинул себе на плечо тяжелую руку.

— Ходить туда, — пролопотал Мэн Чан и указал на лужицу поблизости. — Я помогать.

Конан навалился на кхитайца и заковылял к озерцу, в ноздри ударила невыносимая вонь.

— Там что, падаль утопили? — скривился киммериец.

— Живая вода, — донесся до него полупридушенный голос.

— А ты ничего не перепутал? Может, это моча Нергала? — язвил варвар, но уже без особой злости — просто, чтобы не застонать.

Он рухнул на землю около вонючей лужи и стал наблюдать за желтолицым. Тот проворно подбежал к озерцу, набрал зловонную жидкость в ладони, сложенные ковшиком, и, подскочив к Конану, выплеснул воду на раненую икру. Варвар заскрежетал зубами. Кровоточащее мясо словно прижгли раскаленным железом.