Джереми Эмрис - Ледяной бог

Конан видел, как на его глазах гигантская серая обезьяны схватили чернокожего воина, бог весть как попавшего в эти ледяные края, одной лапой за горло, а другой за ноги, и взметнуло обмякшее, полузадушенное тело над головой, размахивая им, как мешком с человеческими костями. Раздался звук лопающихся связок, вен и артерий. Голова отделилась от туловища и полетела на камни, разбрызгивая на плиты хлещущую кровь. Ноги были выдернуты с хрустом из суставов, и безжизненное тело чернокожего полетело за пределы круговой залы…

Видение оборвалось. Призраки прошлого покинули киммерийца.

Конан стоял один посреди мертвого храма, наполненного тишиной, плесенью и смертью. В затхлости воздуха чувствовалось дыхание предшественников, боровшихся за меч и положивших свои жизни на алтарь преисподней.

Шуршащий звук вспорол тишину, и страшный удар пришелся в спину киммерийца. Удар откинул сильное тело варвара на каменный пол. Раздалось глухое рычание — тихое, с затаенной угрозой. Конан вскочил на ноги и обернулся.

— Прах и пепел! — вырвался возглас.

Изумленный Конан увидел вместо ожидаемых демонов фигуры вполне земных существ.

«Обезьяны. Гигантские серые обезьяны. Откуда они взялись здесь?»

Конан приготовился к бою.

Варвар чувствовал холодные свирепые взгляды, которые буравили его. Исподлобья за ним следили налившиеся кровью глаза обезьян, ожидавших нападения.

Конан прыгнул. Вонзил по рукоять меч в грудь ближайшей обезьяны и тут же выдернул клинок, исторгая потоки черной зловонной крови. В лицо Конану пришелся удар сжатой в кулак лапы, и он отлетел на камни. С трудом увернулся от нацеленной в голову когтистой ноги, которая могла бы раздавить череп с легкостью, словно гнилой персик, смешав мозги варвара с толстым слоем пыли, покрывавшим пол, колонны, алтарь и каменного мальчика.

Конан вскочил на ноги и повернулся лицом к врагу неистово колотящему лапами в волосатую грудь. Разъяренный рык рвал варвару барабанные перепонки. Конан полоснул мечом по обезьяной морде, взрезая глазные яблоки, которые лопнули и потекли по обвислым щекам. Обезьяна взвыла и бросилась бежать, не разбирая дороги, натыкаясь на колонны, дико вереща и размахивая волосатыми лапами. Конан замер, тяжело дыша. Он смотрел, как капала с клинка темная вязкая кровь. Она растекалась лужами по камням, затекая в щели, собирая грязь и пыль.

Два тела, сваленные Аруг на друга, безжизненно валялись на полу. Третья тварь, смертельно раненая, уносилась все дальше и дальше от места схватки, и Конан еще слышал дикие вопли, разносившиеся по храму.

«Слишком уж легко все получилось. Не ловушка ли это?» — засомневался Конан, но алчность победила в нем сомнения.

Варвар повернулся лицом к алтарю.

Путь свободен. Никто не мешает завладеть мечом. Стража умерщвлена, а внутри камня разгорелся с новой неистовой силой темный огонь. Конан протянул к камню руку и провел пальцами по гладкой поверхности алмаза.

«Обладать им! Во что бы то ни стало обладать им!»

Конан ухватился крепко двумя руками за рукоять меча, поднял его высоко над головой и изо всех сил опустил сверкающее лезвие на толстую цепь, притягивающую древнее оружие к алтарю.

Цепь упала к ногам. Туман окутал рослую фигуру киммерийца, напоминая воину о снежной буре, благодаря которой он попал в этот проклятый город. Когда туман рассеялся, исчезли цепи, тела поверженных врагов. Серые обезьяны, искромсанные мечом варвара, растворились в зловещем ускользающем тумане, не оставив после себя ни капли крови. Чистые каменные плиты пола. Сумрак и тишина.

Тяжелый вздох.

Конан вздрогнул и обернулся. На него немигающе смотрели глаза мальчика… теплые, доверчивые глаза, в которых теплился огонь разума и жизни. Ребенок ожил. Оковы камня рухнули, оживив существо, спавшее столетиями. Оно дождалось освобождения.

Маленькие хрупкие ручки, болезненное тело, неприкрытая нагота вызвали в душе варвара — грубой, непроницаемой — жалость и сострадание. Он пожалел мальчишку, мучавшегося так долго, но осознать разумом чудо, увиденное собственными глазами, он не мог.

Меч, ради которого он рубил цепи, ради которого сражался с обезьянами — хранителями сокровища, реликвии храма, должен быть его.

Не обращая внимания на мальчонку, Конан протянул руку к алтарю и сжал рукоять клинка. Приятное тепло разлилось по жилам, тепло, принесенное клинком.

Жажда была утолена. Клинок перешел в руки Конана, и пока варвар разглядывал сверкающее лезвие, от удовольствия цокая языком, мальчик вылез из ниши и спрыгнул на каменный пол, распрямляя хрупкое маленькое тело.

— Как давно это было, — послышался голос, и Конан перевел взгляд с меча на ожившего ребенка, который, не стыдясь своей наготы, разгуливал возле алтаря.

— Как давно я не ходил по земле.

Мальчик не видел варвара. Он вышагивал вокруг него, совершенно не обращая внимания на воина, пробудившего его к жизни.

— Как давно я не дышал, — мечтательно промолвил мальчик, и Конану захотелось что-нибудь сказать этому престранному существу.

Не выпуская меч из рук, варвар приблизился к мальчику и пристально посмотрел в его глаза.

— Кто ты? — сурово спросил он.

Мальчик отреагировал на звук голоса и удивленно захлопал ресницами. Лицо его озарилось любопытством и восхищением.

— Меня зовут Хор.

— Хор. Имя воина. Хор — значит «боец». Конан почувствовал в душе теплоту, которую пробудил в нем мальчишка. Она поднялась откуда-то из глубины и разлилась в сердце. Киммериец вспомнил отца и его суровую отцовскую любовь. Когда-то он был таким же мальчуганом и так же по-детски светились его глаза, но телом он не был так хрупок. Варвар пристально вглядывался в лицо мальчика, которое омрачилось испугом, лишь только Конан сделал первый шаг ему навстречу. Мальчик отступил за алтарь и приготовился забиться в нишу, где столетиями просидел, окаменевший на постаменте.

— Чего ты испугался? — киммериец постарался придать своему голосу побольше ласки, но вместо этого получилось нечто невообразимое, больше похожее на сварливое ворчание дикого медведя. И мальчишка отшатнулся от Конана, как от проказы.

— Дикий волчонок, — нахмурился варвар.

— Ты не причинишь мне зла? — прошептал мальчуган, так невинно улыбнувшись, что в сердце Конана окончательно растаял лед. Он улыбнулся неумело и тут же спохватился, смутился проявлению своих чувств и нарочито грубо спросил:

— Что ты здесь делаешь?

Мальчик нахмурился и ничего не ответил.

— Печень Крома! Что произошло в этом заклятом городе?

Неожиданно глаза мальчика прояснились, и он заговорил быстро, сбиваясь, торопясь рассказать своему освободителю историю своих злоключений.