Алекс Макдуф - Корона мира

Получив все нужные знаки, Евсевий открыл врата. Точнее, они немедленно растворились сами собой.

Но закрыть их было уже невозможно, ибо вода продолжала прибывать, и ток ее был столь силен, что противодействовать ему, пытаясь затворить ворота, не мог бы даже гигант из тех, что привели с собой Люди Холмов.

За воротами оказалась шахта, уходящая вверх, довольно узкая, но весьма высокая, и вельбер, куда уселись все, вместе с паланкином, немедленно пойманным и притянутым к лодке веревкой, за которую паланкин продолжал держаться Майлдаф, не имевший времени перебраться в челн, вошел в эту шахту и начал подниматься вверх, кружась и виясь вокруг винтовой лестницы, помещавшейся внутри шахты.

К радости путников, поток скоро стал ослабевать, а потом и прекратился вовсе.

Они очутились на одном уровне с устьем пещеры, и там, в месте, откуда они вошли под кровлю гор, отделенном от них теперь несколькими скадиями каменной толщи, теперь снова изливался на свободу ручей — священная река пиктов, стремясь к океану.

Теперь смысл священности потока становился ясен: с каждым большим отливом ручей переставал течь, вновь возобновляя течение с приходом. прилива, и пикты, не понимая причин явления, дивились ему и трепетали, ибо видели в нем непостижимое и, значит, божественное.

Опустившаяся на остров ночь отступала. Ярко-серебряный свет луны озарял недвижные травы и лишь слегка колыхался и дрожал на черной глади бухты. Костер, сложенный на нижней площадке, служившей причалом, потрескивал, разбрасывая искры. Ллейр наблюдал за озером. Конан и Ойсин остались у огня. Киммериец проверял амуницию и осматривал меч, Ойсин дремал, закутавшись в одеяла. Мир был тих и благостен, и ничто не говорило о предстоящей битве…

Внезапно Конану показалось, будто на него смотрят. Отвлекшись от меча, он взглянул в сторону Ойсина. Жрец по-прежнему клевал носом, поджав колени к подбородку. Послышался легкий плеск, будто мелкая рыбешка шевельнула хвостом, шлепнув по поверхности. Снова настала тишь, и киммериец было помыслил, что ему почудилось, и собрался подремать, подобно жрецу, но в тот же миг раздался крик Ллейра:

— Краген!

Ойсин моментально вскочил, будто и не смыкал глаз.

— Где? — прокричал он.

Вон там, всплыл близ закатного берега и гребет к нему! Ну и чудище!

— В лодку! — быстро сказал Ойсин, но Конан был уже там.

Несмотря на ночную прохладу, они надели доспехи еще перед закатом, чтобы не терять времени на облачение в них. Ллейр сбежал по лестнице, на ходу сбрасывая свой черный плащ. Дивного плетения плотная мелкокольчатая броня с прикрывающими грудь пластинами облегала его стройную сильную фигуру. На рыжих локонах, ныне схваченных налобным ремешком и убранных назад, был водружен вороненый круглый островерхий шлем, формой походящий на колокол. Пояс из стальных посеребренных звеньев защищал живот, набедренники и поножи — ноги. Из-за плеча выглядывала крестообразная рукоять его длинного узкого меча. Словно воин из древних легенд воспрянул и явился в мир для последней схватки.

Ойсин надел для боя куртку из кожи фаститоколона с нашитыми стальными пластинами и такой же, как у Ллейра, шлем. Оружием его был боевой топор.

Конан был в кольчуге и доспехах, предохраняющих ноги. Щиты и копья уже ждали в лодке.

Работая веслами невозможности бесшумно, чтобы не растревожить чудовище раньше времени, но быстро, они обогнули скалу и сей же миг увидели крагена. По черному зеркалу мелководной бухты не плыл, а прямо-таки скользил устрашающих размеров темный валун, мокрый и оттого тускло отблескивающий в лунных лучах. Глаза чудища были обращены к луне, и того, что творится позади, он не замечал.

Но воздействие угрюмой и злобной черной воли, воли без разума, оттого становящейся вовсе безжалостной, распространялось вокруг крагена волнами более ощутимыми. То же чувствовал Копан, когда на него смотрел немигающими глазами огромный Сатхи — змей из подземелий Алой Цитадели. Но удав не был злобен по природе своей, убивая лишь для утоления голода. Даже великий чародей — Тсота-Ланти — не был способен на то, что сделал древнейший властелин зла, извративший сущность гигантской твари, превратив крагена в подобие злобного пса, призванного хранить разрушительную тайну бытия и уничтожать всякого, посмевшего сделать шаг к ее раскрытию. Руки становились непослушны, взор словно бы застлала мутная пелена, в которой вздрагивали и кривлялись ужасные призрачные тени, грозные и зловещие очертания, миражи, не имеющие ясной формы и цвета, но производящие действие гнетущее, понуждающее покориться, сдаться, сжаться, дрожа и трепеща, пропасть, не быть. Но не таковы были Ллейр и Ойсин, несущие в сердцах огонь и свет древнего знания. Не таков был и Конан Киммериец, над кем тьма не раз простирала свои жуткие крылья. И призраки отступали перед знанием, волей и верой, словно невидимым пламенеющим ореолом окруживших троих воинов и зажегших их сердца. Марево, насланное враждебной мощью, облекшейся в плоть чудовища, рассеялось.

В несколько толчков краген преодолел оставшееся до песчаного пляжа расстояние озерной глади и пополз на берег. Сначала из воды показались две суставчатые лапы с клешнями, оперлись о плотный песок и, сложившись, подтянули тело крагена вперед, а затем целый клубок щупальцев, подобный нескольким величайшим змеям, перед коими и Сатхи выглядел бы гусеницей, вытолкнул из воды все туловище, покрытое костным панцирем. Медленно, словно нехотя, перебирая этими щупальцами, готовыми в любой миг молниеносно сжаться, увлекая пойманное, обшаривая поверхность песка, уродливый моллюск пополз к вершине ближайшей дюны, подбираясь поближе к луне, вытягивая к ней свои хоботы и клешни, но не в силах схватить вожделенную добычу.

— Пора! — громко шепнул Ойсин, когда чудище взгромоздилось на холм, удалившись от воды настолько, что не сумело бы быстро возвратиться в привычную стихию. И лодка понеслась вперед стрелой, выпущенной из тугого лука.

Краген обратил на людей внимание, лишь когда они уже высадились на берег в стороне от того места, где сделал это моллюск, чтобы он при возможном удачном отступлении не уничтожил челн. Щупальца вновь пришли в движение, теперь вращая туловище твари, разворачивая его обратно к воде, и вот огромный мертвенно-бледный глаз со злобным бездушным зрачком — провалом, зияющим, казалось, в самую тьму, — воззрился на тех, кто дерзнул нарушить мрачное уединение крагена. Хищный роговой клюв, куда без труда поместился бы небольшой слон, раскрылся, издавая мерзостное плотоядное клокотание. Чудовище взметнуло щупальца в направлении людей.

Но прежде, едва глаз крагена повернулся к ним, Ллейр, Конан и Ойсин подняли и метнули разом три тяжелых длинных копья. Одно из них — копье Ойсина — краген успел перехватить, обвив его щупальцем и тут же переломив, как тростинку, но копья Конана и Ллейра нашли цель, вонзившись твари прямо в глаз. Судорога прошла по телу гиганта, дернулись лапы и щупальца, мутно-белая полупрозрачная жидкость хлынула из глаза, и он потух.