Алекс Макдуф - Хозяин Океана

Первый луч, увиденный ими, просачивался сквозь узенькую щелку между захлопнутой дверью и косяком. Это был тусклый красноватый отсвет, какой может дать неспешно горящий камин, полный угольев, но даже такой скудный источник позволил Ойсину и Ллейру, чьи глаза привыкли к темноте еще до проникновения во мрак библиотеки, определить, куда они попали. Комната представляла собой трапецию с равными боковыми сторонами и плоским потолком на высоте около восьми локтей. Дверь, из-за которой являлся свет, находилась именно в боковой стене, ближе к углу между нею и меньшим основанием. Ллейр же и Ойсин вошли со стороны большего основания. Все стены, до самого потолка, были закрыты книжными полками, и лишь над дверями оставалось свободное место, но было ли оно чем-нибудь занято, рассмотреть не удавалось. Не удавалось также разобрать, какие книги смотрели здесь c полок на двух ночных татей.

— Занятно, — прошептал ни с того ни с сего Ллейр. — А ведь книги, наверно, тоже видят нас и силятся прочесть. А некоторые, кои преуспели в науке чтения, еще и норовят понять. А иные, редкие, и вовсе зрят всю нашу грешную душу будто бы сквозь стекло…

— Погоди, — остановил нечаянные философии друга Ойсин. — Эта мысль посетила тебя именно сейчас?

— Возможно, — в свою очередь подивился вниманию, оказанному его отвлеченным построениям, Ллейр, — я всегда так полагал, но до сего момента…

— До сего момента, — бесстрастно повторил Ойсин, будто додумывая про себя нечто. — Как ты назвал сии прозорливые книги? Редкими?

— Да, редкими. Сиречь исключительными, — уточнил Ллейр.

— Исключительность и редкость не равны друг другу, но равно усиливают друг друга, рождая высшую степень, — витиевато, но безусловно истинно высказался Ойсин. — Находясь в предмете совместно, исключительность и редкость являют редкостность.

Ллейр не мог видеть, что делает Ойсин, но готов был биться об заклад, что жрец стоит, воздев перст, с видом первооткрывателя.

— Вот куда мы забрались, — возбужденно-обрадованно и быстро зашептал Ойсин. — Редкостные книги окружают нас семо, и свидетельствует это, что мы у некого притина, заключенного в книжнице сей, — объявил он.

— Да полноте. — Ллейру такое проявление радости показалось необоснованным. — Неужели помысел, представший мне — даже тень помысла, ибо помысел не был завершен, — столь смутили тебя, что делаешь подобное заключение?

— Раньше ведь он тебе не предстал — помыcел, — спустился с высот на землю Ойсин. — Здесь ничего не говорится такого, что не есть знак.

— И то, что я высказал, растянувшись на полу, когда споткнулся о ящик с пергаментами, — тоже? — спросил Ллейр.

— И это, — убежденно изрек Ойсин.

— Хорошо, — поспешил согласиться Ллейр, дабы не тревожить ретивое бесполезным спором заново. — А что теперь? Мы добрались до последнего знака?

— Как ты сказал? До последнего?

Ойсин застыл в молчании, словно перенесся из этой комнаты куда-то в иное место, где мог бы в одиночестве неторопливо размышлять — домой, например.

Ллейр чувствовал это по тому, как стал недвижен воздух и как напряжение, порожденное сосредоточенным вниманием Ойсина, растворенное в том же воздухе и реально ощущаемое, пропало.

— Скажи, Ллейр. — Жрец очнулся столь же внезапно, сколь и погрузился в абстракцию. — Я похож на бессмертного бога?

— Сейчас — да, — ответил Ллейр. — Тебя не видно, а недавно было и не слышно, да и вообще ты будто бы исчезал отсюда напрочь, хотя и оставался рядом — я тебя вовсе не ощущал. Такое обычно устраивают боги, кои бессмертны.

— Прекрасно. А ты? — пренебрег острословием спутника Ойсин. — Ты похож?

— Полагаю, что на Стеклянной Башне так думают. Да я и сам не прочь думать так: сражаться удобнее, — немного высокомерно, но честно ответил Ллейр, — хотя… Слушай, да ты о чем вообще?! Скажи лучше…

— Скажу, — просто и приподнято, без торжественности, ответствовал Ойсин. — Ты сам ответил: последний знак. Я говорил уже, что остров — это свиток, рукопись, текст. Рукопись эту можно читать саму по себе и шифровать множеством способов, а можно наоборот, почесть ее за тайнопись и отнюдь не меньшим множеством способов разгадать. Все условно, но что же остается неизменным?

— Сами знаки, разумеется, — сказал Ллейр.

— Верно, — кивнул жрец. — Итак, я — да и вы оба, прельстившись первым нашим успехом — прохождением рифа — почли остров за тайнопись и принялись за постижение ее… его. Но мы, и я тоже, до сего места не задумывались, а каким же ключом пользуемся! Но смотри, — продолжил Ойсин, хотя по-прежнему не было видно ни зги. — Сначала были ворота, открытые библиотекой храма на Семи Городах: первые врата лабиринта открыл другой лабиринт; селиорон же оставил нас, погрузившись в глубины. После мы прошли некие препоны, по ходу я обмолвился о десяти мирах, и в конце мы были вознаграждены, повстречав перевозчика. — Калагана? — Его. Затем мы оказались на тверди, и нас препровождали стражники во главе с полководцем Най-Брэнил — Мейлахом. После мы были представлены монаршей чете. Мы лицезрели богослужение и камлание…

— И Конан изловил пелен-тан.

— Именно. После же грянул карнавал, и мы держали бой.

— Это было настоящее наваждение! — воспротивился Ллейр.

— Не важно, — урезонил его Ойсин. — Потом все закончилось…

— И тут наши пути разделились, — подвел черту Ллейр.

— Да. Конан — и я не просто так сказал ему быть с королевой — переменил путь. Он перестал разгадывать загадки, но, исходя из обстоятельств, предложенных островом, стал действовать.

— Разве мы занялись не тем же самым? — не ощутил разницы Ллейр.

— Нет. Разница существует. Мы нанизываем события на шнурок, будто бусы собираем. Мы следуем за событием. Мы их ищем. Мы читаем. Киммериец же отталкивается от события. Он сам творит события, сиречь, если придерживаться моей аллегории…

— Пишет, — подхватил Ллейр. — Понятно. Дальше я и сам могу продолжить: Конан с Ниам убежали, мы принялись изображать самих себя — мореплавателей. И нам это чудесно удалось. Ты, разумеется, прочел книг куда больше меня, но и я владею не одним лишь мечом. Всякий эпизод нашего карнавального плавания так или иначе повторял знаменитое плавание-возвращение на родину короля Деала, кое совершил он после многолетней осады и падения Кортириона. Кстати: то, что я перебил стражу, изображавшую племена фир-болг — это тоже не важно? В смысле по-настоящему я это сделал или иллюзорно? Человек пятнадцать, как-никак. Впрочем, они напали первыми, и всерьез. В конце концов мы ускользнули от Призрака Стеклянной Башни — к слову, он здорово напомнил мне Дубтаха — и канули во чрево великой рыбы, в полный мрак, хотя и до того сильно светло не было. Чрево оказалось библиотекой. Ах, да: как и следовало по легенде, покуда ты наблюдал танец юной Эорунн пред королем Форгалом, я добыл у старухи Дехтире светоч, сиречь масляный фонарь. Потом плавание оборвалось. Мы бродим здесь как два крота, очутившиеся на поверхности в безоблачный летний полдень; по крайней мере, увидели мы столько же. И что теперь?