Джон Робертс - Конан в цитадели мрака

— Какая жалость, — произнес Осман.

Конан сел на пол и постарался выискать хоть какую-нибудь хитрость, позволившую бы сбежать отсюда. Но всякая идея разбивалась о его полную беспомощность. Оковы слишком крепкие, чтобы разорвать их, а цепи слишком коротки, чтобы позволить ему даже приблизиться к стенам, окну или двери темницы. Сторож никогда не подойдет на расстояние, позволяющее схватить его. Он надежно защищен от простой неосторожности.

От этих дум его отвлекли голоса, доносящиеся снаружи. Он знал, что расположенное на уровне земли окошко камеры выходит на небольшую мощеную площадь. С утра через отверстие проникало солнце, но к середине дня окно попадало в тень, и рядом стояли люди, спасающиеся от полуденного зноя. Конан мог различить очертания пары ног, обутых в солдатские башмаки.

— Никакого вина! — слышался мужской голос. — Что же это за праздник, если мы даже выпить не можем?

— Не раньше чем на третий день, когда сокровища будут в безопасности, клянусь Сетом! — произнес другой голос. — Только тогда нам, солдатам, позволено будет ослабить бдительность и разойтись. Ослушание — верная смерть.

— Если Загобал грозит смертью, клянусь Азурой, за ним уж не заржавеет! Но что это за сокровища? Я ничего такого не слышал.

— Придержи голос, — отвечал второй. — Вчера я стоял на часах у сокровищницы и слышал, как об этом беседовали тамошние служители. Сборы и пошлины со всей провинции, говорили они, надлежит сложить в подземелье нового храма. В другое время все внимание сосредоточили бы на дорогах, но среди всех этих повозок, направляющихся на празднество, те, что с казной, никто не отличит. И пока самая последняя монета не попадет в подземелье и Торгут-хан не наложит туда королевскую печать, нам не светит ни капли вина!

Вскоре солдаты ушли и оставили Конана наедине с его думами.

— Эй, слышал это, киммериец? — прошипел Осман.

— Слышал, да много ли мне сейчас от этого толку?

В голосе Османа послышалось вкрадчивое лукавство:

— Подобный куш способен соблазнить твою шайку, не так ли?

— Конечно. И что с того? Они ничего не смогут сделать против целого гарнизона, который, несомненно, сейчас настороже.

— Но ты ведь искусный налетчик, — проговорил Осман так же вкрадчиво. — Наверняка ты сможешь найти способ похитить казну.

— Пустая болтовня, — сказал Конан. — Моя шайка на холмах. Я же — здесь, и, видимо, останусь тут до самого празднества, и у меня есть чем забить голову помимо сокровищ.

— Допустим, я смогу вытащить тебя отсюда? — спросил Осман.

— У тебя есть план? — прошипел Конан.

— Возможно, возможно. Разумеется, от тебя потребуются определенные гарантии.

— Гарантии? — повторил разъяренный Конан. — Поближе к делу, приятель!

— Для меня то, что я говорю, имеет вполне определенный смысл. Я хочу получить часть сокровищ.

— Не переоцениваешь ли ты свои возможности? — осведомился киммериец. — Ты такой же узник.

— Не надолго. Если я помогу тебе сбежать, пойдешь ли ты за казной и отвалишь ли мне двойную долю?

Конан решил поддакнуть приятелю:

— Ага. Двойная доля твоя, если ты сможешь вытащить меня отсюда. А теперь, как ты намереваешься сделать это?

— Есть способ. Я, в отличие от тебя, не закован. Для меня не составит большого труда одолеть болвана тюремщика и завладеть ключами. Но чтобы выбраться отсюда, придется подняться по лестнице прямо в караульное помещение. И эта перспектива вызывает у меня некоторое замешательство.

— И как же ты думаешь справиться?

— Ты непревзойденный боец. Если я освобожу тебя, сможешь ты пробить нам дорогу через караулку?

— Смогу. Остается маленькая проблема с этим вот, — сказал киммериец, позвякивая цепями.

— Это главное препятствие. Наверху, перед караульным помещением, стоит наковальня, используемая, чтобы налагать оковы на подобных тебе опаснейших узников. Если мне удастся спустить ее сюда вместе с молотком и зубилом, сможешь ли ты размозжить свою железную бижутерию?

— Клянусь Кромом! — вскричал Конан, ощутив легкий ветерок надежды. — Если у тебя получится спустить сюда ту наковальню, молот и зубило, я отделаюсь от этого железа быстрее, чем успеет раздеться заморийская шлюха! — Затем добавил, уже недоверчиво: — Хоть я и не могу разглядеть тебя как следует, однако ты не кажешься силачом. Успеешь ли ты спустить наковальню, пока кто-нибудь не хватится тюремщика?

— Что ж, — криво усмехнулся Осман, — мы выясним это, не так ли?

Той ночью Осман принялся стонать. Примерно через час тюремщик спустился проведать своих подопечных.

— Что с тобой? — заорал он, шаркая по сырому полу.

— Тысяча демонов ворвалась в мое брюхо! — закричал Осман. — Ты принес мне отравленную жратву! Тащи сюда лекаря, иначе я сдохну и тебе, негодяй, придется занять мое место на плахе! — И он зашелся в очередном протяжном стоне.

— Не так ужасно, чтобы поднимать такой вой, — проворчал тюремщик.

Он подошел к темнице Конана и поднял свой факел. Конан, уверившись, что его оковы видны от двери, прикинулся спящим. Убедившись, что от киммерийца угрозы ждать не приходится, тюремщик вернулся к камере Османа. Послышалось бряцанье ключа в замке, шарканье, негромкое ворчанье, затем звук удара, резкий вскрик и еще один удар.

— Я свободен, Конан! — сказал Осман.

— Нет еще. Ты по-прежнему здесь, внизу, вместе со мной. Тащи мне это железо, и я освобожу тебя.

Осман подошел к двери, перебирая связку ключей, пока не отыскал нужный. Дверь распахнулась.

— Теперь я схожу за наковальней, — сказал он.

— Меньше болтовни и больше дела, — посоветовал Конан. — Поторапливайся!

Мошенник кинулся прочь, и Конан услышал топот ног, перескакивающих через ступеньки. Донесся скрип и скрежет, затем тяжелый вздох. Казалось, будут вечно длиться эти вздохи и этот скрежет, сопровождаемые звяканьем тяжелого металла о камень. Киммериец весь изошелся нетерпением, пока мошенник, шатающийся под тяжестью наковальни, снова не появился в дверном проеме. Он едва не рухнул у ног Конана. Мощные руки Конана приняли тяжелый груз.

— Быстро, приятель, молоток и зубило!

— Думаешь, — с трудом перевел дух Осман, — эта наковальня — такой пустячковый груз, что остальное я мог захватить свободной рукой?

Конан рывком поставил его на ноги:

— Беги, пока я не свернул тебе шею!

Со стоном и хрипом Осман заковылял, пошатываясь. Через пару минут он вернулся: в одной руке кузнечный молот с короткой рукоятью, в другой — зазубренное зубило.

— Надеюсь, ты знаешь, как ими пользоваться?

— Мой отец был кузнецом, — отозвался Конан, выхватывая у мошенника инструменты. — С молотом я познакомился раньше, чем с мечом.

Встав на колено, он поставил одну ногу на наковальню и направил зубило к соединению цепи с ножным кольцом. Одним мощным молниеносным ударом он разрубил закаленное железо. Звук пролетел по узилищу, подобно раскатистому звону огромного колокола.