Норман Хьюз - Братья по оружию

Гарбо округлил глаза.

— Вы оправдываете его, графиня? После всего, что он сделал?!

Та пожала плечами. Вместо матери ответил Месьор.

— Надо разделять самого человека — его натуру, устремления… и отдельные поступки. Деяния могут нести зло другим людям, однако…

— О, только не надо мне этих митрианских проповедей! — Гарбо был все себя от возмущения.— Я оцениваю людей лишь по тому, что они сделали мне лично. Этого достаточно!

Грациан засмеялся.

— Смотри, не забудь об этом, когда наш друг-северянин раскусит твою игру!

— Если раскусит… И довольно об этом! Ты просто помешался на своем киммерийце, а это никогда для тебя добром не кончается. Вспомни хоть, в прошлый раз, с этим немедийским щенком…

— Гарбо.— В голосе Месьора слышался свист бича. Шипение змеи. Глаза на закаменевшем лице смотрели с такой ненавистью, что Гарбо, даже оторопел, испугавшись, что на сей раз в своей дерзости зашел слишком далеко.— Ты — больше — никогда — не будешь — поминать…

— Мальчики. Мальчики,— властно вмешалась графиня.— Подраться вы все равно не сможете, а осыпать друг друга оскорблениями — пустая трата времени и сил. К тому же, мне скоро нужно возвращаться, пока меня не хватились, а мы еще ни о чем не договорились…

Медленно, неохотно Грациан опустил голову. Стиснутые челюсти понемногу разжались. Гарбо шепотом пробормотал какие-то извинения… Когда же Месьор вновь посмотрел на графиню — его было не узнать. На лице играла приветливая улыбка, глаза смотрели почти весело.

— Прошу простить, матушка, что тебе. пришлось стать свидетелем этой сцены. Я что-то совсем одичал в последнее время… Но нам, и правда, пора поговорить о делах. Гарбо. Поведай графине, чего ты хочешь от нее.

— О, да,— оживилась женщина.— Грациан сказал мне только, что я должна сыграть какую-то роль, чтобы выручить тебя из беды. Я не уверена, что смогу… все-таки уже столько лет я ни с кем, кроме слуг, не общаюсь… но мой долг — помочь сыну Паллия. Я сделаю все, что в моих силах.

— Графиня! — Гарбо рассыпался в благодарностях.— В нашем плане нет ничего сложного — однако кроме вас никто не сумеет справиться с этой ролью. Вы должны будете изобразить знатную аквилонку, которая оказалась в Коршене проездом. И здесь у нее внезапно случились денежные затруднения. Поэтому она хочет продать кое-что из своих украшений. Самоцветы и жемчуг. Но поскольку в городе она не знает никого, то вынуждена обратиться за советом к хозяину постоялого двора.

— О, так мне придется жить там?

— Два или три дня, не более, матушка. Ты сможешь на это время сказаться больной во дворце?

Женщина пренебрежительно усмехнулась.

— Лучше на меня нападет очередной приступ набожности. Я запрусь у себя, дабы молиться Митре за грехи своего рода. Они уже знают, что в такие дни меня лучше не беспокоить!..— По губам ее скользнула лукавая улыбка, и на миг эта величественная женщина сделалась похожа на ту шкодливую девчонку, какой была когда-то…

— Вот и отлично. За наши грехи стоит помолиться,— серьезно кивнул Грациан.— Что касается хозяина «Золотого быка» — то он не преминет доложить кому следует. И можешь быть уверена, что покупатель появится очень скоро.

— Если вам самой предложат отправиться куда-то на встречу — отказывайтесь наотрез,— добавил Гарбо.— Тусцелла должен прийти к вам сам. Настаивайте на этом.

— А если он пришлет кого-то из подручных? — Графиня, похоже, уже вовсю включилась в игру, и это неожиданное приключение искренне забавляло ее. Еще бы — после стольких лет затворничества!

— Несомненно, сперва он именно так и сделает. Но ты покажешь его человеку камни такой изумительной красоты, что Тусцелла обязательно пожелает взглянуть на них сам, прежде чем покупать. Он помешан на драгоценностях!

— Верно ли я поняла…— Графиня устремила проницательный взор на сына,— что ты имеешь в виду ожерелье, оставшееся мне от отца? — В голосе ее звучал неподдельный ужас. Но Грациана это, похоже, ничуть не смутило.

— Это всего лишь камни, мама. Стекляшки — пусть они и стоят целое состояние. Но разве они купили тебе счастье? Разве они стоят нескольких минут веселья? Полнокровной жизни?

Графиня рассмеялась.

— О, да. Ты прав, сын своего отца! Ты прав. И я сделаю это! Но…— вновь засомневалась она,— А не попытается ли этот ваш Тусцелла попросту украсть ожерелье? Подошлет своих разбойников, и…— она сделала выразительный жест рукой у горла.— Видите, мальчики, даже до несчастной затворницы дошла репутация этого злодея — а ведь он истинный негодяй, и ни перед чем не остановится!

Грациан кивнул. Он не собирался обманывать мать, преуменьшая опасность: слишком высоко ценил ее, чтобы опускаться до утешительной лжи.

— Скорее всего, он именно так бы и поступил — если бы ему дали время. Но сперва ему придется все же выбраться из своей норы, чтобы полюбоваться на твои сокровища. Он же должен решить, стоит ли игра свеч! А нам этого будет достаточно. Ты же, как только встретишься с ним,— немедленно возвращайся во дворец. Не смей рисковать собой!

Неожиданно графиня засмеялась.

— Что такое, матушка?

— Да вот я подумала, какая все же это удача для вас, что меня столько лет не видели в городе, что все давным-давно забыли, как я выгляжу. И что бы вы делали в другом случае?!

Вместо ответа Гарбо, поднявшись с места, вновь припал к руке графини.

— Моя госпожа, если бы не вы, нас всех бы не было здесь сейчас…

Грациан с усмешкой прикрыл веки.

— И самое забавное, что это не лесть, а чистая правда. Матушка, я преклоняюсь перед тобой!

…Когда графиня ушла, Гарбо обратился к двоюродному брату:

— Послушай, прости, если я дерзок и лезу не в свое дело, однако я все же член семьи… затворничество графини давно сделалось притчей во языцех, говорят, она уже десять лет не отпирает двери своих покоев ни мужу, ни даже детям… отчего это так? И почему она все же согласилась пуститься с нами в эту авантюру? Я до сих пор не могу поверить…

Но если он и рассчитывал на откровенность, то был разочарован. Лицо Грациана вновь обратилось в каменную маску, и после недолгих раздумий он ответил лишь одно:

— Мне неведомо, что движет матерью, и почему она делает то, что делает. Через пару седьмиц она может не пустить на порог и меня самого — собственно, такое случалось уже не раз,— не говоря уже о тебе. Лаварро что-то знает об этом — спроси его, если посмеешь. Что касается моих сводных сестер и братьев, они считают ее сумасшедшей. Решай сам

— Но ты? Ты-то что думаешь об этом?

— Я? — Грациан недоуменно передернул плечами, словно ему докучали вопросом, ответ на который был самоочевиден.— О, разумеется, она безумна. Но пусть это тебя не смущает. Разве не таковы же и все мы?!