Кристина Стайл - Спящее зло

Поднялись огромные волны. Водяные валы обрушивались на палубу, смывая с нее людей. Неожиданно чудовище нырнуло, как будто решило искать спасения в зеленоватых мрачных глубинах. Но людям рано было благодарить богов за спасение. Страшный удар сотряс судно, едва не опрокинув его. Этим толчком нескольких гребцов и рыжебородого выбросило за борт, и они попадали в воду. Кое-кому удалось подплыть к ладье, но рыжебородого откинуло слишком далеко. Внезапно между ним и высоким бортом всплыла змеиная голова. Казалось, еще чуть-чуть — и морской дракон проглотит очередную жертву. Но великан не стал дожидаться, пока его сожрут. Вместо того чтобы попытаться отплыть подальше, он рванулся к чешуйчатой шее и ухватился за копье, торчавшее из нее. Наверное, от этого движения боль, терзавшая монстра, стала еще нестерпимее. Он разинул пасть и бешено замолотил головой, надеясь стряхнуть с себя врага. Скорее всего, ему бы это удалось, потому что покрытая слизью чешуя была невероятно скользкой, но рыжебородый уцепился ногами за еще одно копье. Опираясь на него, он дотянулся до третьего металлического жала, вонзившегося совсем близко к уродливой голове, и переместил свое тело еще выше. Рука рыжебородого метнулась к поясу, взлетела вверх с длинным клинком и вогнала его в желтый, пылающий злобой глаз. В то же мгновение пучина поглотила и дракона, и человека. Казалось, она навеки похоронила смельчака вместе с чудовищным морским гадом. Но вскоре среди огромных волн, рожденных конвульсиями колоссального тела, мелькнула рыжая голова…

И снова все заволокло туманом. Исчезло море исчез корабль, танцевавший на волнах, и проступили бревенчатые стены. Рыжебородый сидел на краю огромного ложа, устланного пушистыми шкурами, поверх которых было небрежно кинуто одеяло из тех же шкур, подбитое беличьим мехом. Перед ним стояла темноволосая девушка, покорно опустив голову и полуприкрыв густыми черными ресницами густую синеву глаз. Упругие полушария груди высоко вздымались под рубашкой из грубого сероватого холста. На смуглой длинной шее темнела полоса металлического ошейника. Рыжебородый проговорил что-то с ухмылкой, и девушка, опустившись на колени, стала стаскивать с него сапоги, потом поднялась, отступила и замерла, очевидно ожидая новых приказаний. Великан поманил ее к себе, и она послушно присела на краешек ложа. Рука рыжебородого потянулась к застывшему лицу. Грубый палец прикоснулся к уголку нежного рта и заскользил, повторяя очертания побелевших от скрытого напряжения губ. Потом он приподнял дрожащий подбородок. Черные ресницы встрепенулись, и холодные серые глаза мужчины встретились взглядом с пронзительно синими. Губы рыжебородого раздвинулись в хищной улыбке. Тяжелые руки легли на плечи, скрытые грубым холстом, и два лица — жесткое, искаженное желанием и смятенное, мертвенно бледное от страха — стали неумолимо сближаться. Вожделение сделало великана беспечным, и он не заметил, как тонкая рука скользнула к ножнам на поясе, который рыжебородый не успел снять. С неожиданной силой девушка оттолкнула его и занесла руку с ножом для удара. От былой покорности не осталось и следа. Пламя ненависти полыхало в синих глазах. Брови рыжебородого удивленно поползли вверх, потом дрогнули уголки губ, сочных и красных, как сырое мясо, и он разразился издевательским хохотом. Смех сотрясал все его крупное тело. Он повалился на ложе, как будто лишился сил. Этот отвратительный смех переполнил чашу ненависти. Глаза девушки из синих стали черными, и она кинулась на врага, как дикая кошка. Однако железные пальцы перехватили на полдороге тонкое запястье, стиснули его. Нож упал на светлый пушистый мех. Рыжебородый поднял его и зашвырнул в угол. И уже без тени улыбки повернулся к своей жертве…

Когда жесткое, словно составленное из ломаных линий, лицо в обрамлении огненных волос снова соткалось из тумана, стало заметно, что резец времени оставил на нем свои следы. Теперь рыжебородый восседал в массивном дубовом кресле, на помосте, высившемся в конце просторного зала. Через весь зал тянулся уставленный блюдами стол, за которым пировали рослые суровые люди. В очагах, сложенных из огромных камней, пылал огонь. По залу бегали псы, подбирая объедки, брошенные пирующими. На почетном конце стола, рядом с хозяином, где гостей обносили в первую очередь, сидели трое молодых мужчин, похожих на рыжебородого статью, чертами лица и медными волосами. Буйные во хмелю, они толкались, орали что-то, задирали друг друга и соседей, но рыжебородый смотрел на них снисходительно, как старый пес на разыгравшихся щенков. Среди слуг была и черноволосая женщина с печальным осунувшимся лицом, все еще красивым, хотя краски молодости поблекли. Наливая одному из пирующих вино, она как будто задумалась или дрогнула усталая рука, и багряная влага хлынула через край. Это не ускользнуло от глаз дородной высокой хозяйки дома, гордо носившей на голове золотой обруч, знак ее высокого положения. Хищной птицей налетела она на провинившуюся и, вцепившись одной рукой в массу черных волос, все еще густых и прекрасных, стала другой хлестать служанку по лицу, вкладывая в удары неутолимую, словно зревшую годами злобу. Мужчины, наблюдая за избиением, потешались от души и пьяным ревом и жестами поощряли расходившуюся хозяйку. Только одному человеку эта сцена не доставляла удовольствия: из угла залы, сжавшись в комок, следил за расправой мальчишка, грязный и оборванный. Настоящий звереныш с копной черных волос и ледяными серыми глазами — единственное, что он унаследовал от своего отца…

На широком ложе, устланном серебристо-серым мехом, спал человек. Волосы и борода его цветом напоминали льды, сковавшие северное море, просторы которого он бороздил когда-то. Время и болезнь изглодали могучее тело, и рука, безвольно лежавшая поверх мехового одеяла, была желтой, как воск. Старик спал, не подозревая, что возле его ложа стоял человек, тайно проникший сюда. Спутанные черные волосы скрывали широкий низкий лоб. Густые угольные брови сомкнулись у переносицы. Под ними мерцал грязно-голубой лед безжалостных глаз. Тонкие губы презрительно кривились. Жилы вздулись на шее, и в нее почти впивался металлический ошейник. Незваный гость был сложен так, словно не смертная женщина выносила его в своей утробе, а божества выковали из меди, готовя ужасное орудие, сеющее смерть.

Старик спал, не подозревая, что волчьи глаза не отрывались от его изъеденного временем и хворью лица, что гнев раздувал могучую грудь, как кузнечные мехи, что жесткие пальцы судорожно сжимались, вонзая ногти в ладони, как будто мужчина боролся с нестерпимым желанием броситься на спящего и перегрызть ему горло.