Мартин Романо - Всадники бури

— Напугал, — шутливо пробормотал Конан, так, что его мог услышать только стоявший рядом Зулгайен. А затем, уже значительно повысив голос, ответил: — Но мы, в самом деле, не согласны подчиняться этому приказу!

Всадник переглянулся со своим доселе сохранявшем молчание спутником. Возможно, они даже переговорили о чем-то. И тогда тот, не успевший еще проявить себя всадник издал громкий продолжительный клич. Тотчас же из-за скалы показались еще несколько ехавших верхом гвардейцев — всего шесть человек. Они были вооружены, однако в отличие от своих предшественников, на них не было таких тяжелых доспехов.

— Видит Кром, — проговорил киммериец, — вот это уже настоящее дело, а не пустая болтовня!

В одной руке Конан крепко сжал меч, в другой — подаренный Дэви Жасминой кинжал.

И только один из пяти всадников приблизился к нему, как пущенный беспощадной стрелой кинжал киммерийца, пройдя сквозь небольшую щель в доспехе, вонзился ему в грудь.

Гвардеец вскрикнул, из открытого рта тут же вырвалась наружу и торопливой алой змейкой поползла вниз струйка крови.

Не теряя времени, Конан столкнул поверженного противника с коня и сам запрыгнул в седло. К этому моменту подоспел еще один гвардеец. Однако и он был убит немедленно, первым же ударом булатного меча киммерийца.

Краем глаза Конан видел, как рядом — всего в двух шагах от него самого — сражался Зулгайен.

Полученная в башне Желтой звезды рана сейчас, после того как йелайский отшельник, призвав к помощи свои магические силы, врачевал ее, видимо, уже не тревожила полководца. Его боевая техника заметно отличалась от техники киммерийца. Плавны и изящны были его движения, и между тем, удивительно точны. Уже успев предать смерти одного из своих противников, Зулгайен сражался с другим.

Конана в это время атаковали сразу двое. Между ними завязалась отчаянная битва. Сквозь лязг металла слышались прерывистое дыхание и частенько вырывавшиеся ругательства.

Мечи гвардейцев то поочередно, а то и разом порывались в сторону Конана. Но киммерийцу с поразительной ловкостью удавалось отбиваться от их нападений, хотя почему-то сам он пока никак не мог наконец одолеть врагов.

Меч в его руках легко взметался, словно несся на неразличимых человеческому взгляду крыльях, но, опускаясь, чтобы ударить по желаемой цели, каждый раз лишь с издевательским свистом разрезал воздух.

Эти два гвардейца оказались на редкость умелыми, правда, большей частью — в проворном увиливании от обрушивавшихся на них ударов клинка! Скоро на подмогу Конану пришел уже разделавшийся со своим вторым противником Зулгайен. И теперь силы обеих сторон стали равными; двое на двое. Еще громче лязгали булатные клинки, ярче разгорались глаза противников, жарче вскипала в жилах кровь. Вот Конану удалось-таки нанести одному из гвардейцев удар в предплечье. Тот чуть было не выронил меч, но вовремя успел схватить его левой рукой, владел которой, надо признать, далеко не так хорошо, как правой. К тому же, по искривившей, рот страдальческой гримасе не стоило большого труда догадаться, что отчетливо давала о себе знать и боль от полученного только что ранения. Несмотря ни на что, этот гвардеец все еще старался достойно удержаться в бою. Хотя, конечно, теперь значительный перевес был на стороне киммерийца.

Безмолвно наблюдавшие за всем происходившим всадники в громоздких доспехах, казалось, стали волноваться — и было отчего! Даже конь под одним из них, как будто почувствовав настроение хозяина и сопереживая вместе с ним, нервно переступал с ноги на ногу.

А через какое-то время и эти двое, доселе только внимательно следившие за ходом битвы, наверное, усмотрев возможность скорого поражения, направились в сторону сражавшихся. И снова силы были неравными.

Против Конана теперь боролись двое: уже раненный им гвардеец и только что вступивший в бой всадник в панцире и шлеме с забралом, тот самый, с которым незадолго до этого у киммерийца состоялась не очень дружелюбная беседа. Тяжелые доспехи нисколько не сковывали движений второго противника. Он дрался легко, будто играючи, но если бы его соперник хоть на мгновение потерял бдительность, эта «игра с мечом» стоила бы тому жизни. А боевые приемы незнакомца были поразительно схожи с приемами Зулгайена. Это, признаться, даже настораживало Конана.

Раненый гвардеец сражался с еще большим остервенением, чем прежде. То ли неожиданная помощь всадника в сером, украшенном изображенным символом Эрлика плаще (скорее всего, командира этого отряда) разгорячила ему кровь, то ли боль от ранения стала совсем невыносимой, и неистовством своих атак он надеялся притупить ее…

Скрещивались мечи. И от громыхавшего лязганья металла звенело в ушах. Уже не одна рана алела на теле Конана. Лицо и шея его блестели от пота. Даже волосы были мокры, как если бы киммериец окунул голову в реку. В горле же, напротив, так пересохло, что, казалось, изо рта вот-вот начнут валить клубы дыма.

А битва все продолжалась. Наконец Конану удалось предать смерти раненого гвардейца. Он заколол его, причем сделал это мечом другого своего противника.

Когда всадник с опущенным забралом очередной раз взмахнул мечом, киммериец ловко уклонился от нападения, между тем (неожиданно для всех) изловчившись ответным ударом резко повернуть вражеский клинок в сторону второго гвардейца. Острие безжалостно вонзилось тому в горло. Гвардеец издал короткий негромкий хрип. Содрогнулся в предсмертной конвульсии и… безвольно поник.

Воспользовавшись некоторым замешательством другого (теперь уже единственного) своего противника, Конан попытался нанести ему неожиданный удар.

Он метил в одну из щелей в металлическом панцире. Однако всадник в сером плаще успел-таки заметить нападение киммерийца. Мечи скрестились.

И снова была битва, отчаянная и неистовая. О, как не прав был Конан, когда обвинял гвардейца в доспехах в трусости, самонадеянно грозясь расправиться с ним всего за минуту! Этот противник стоил трех!

В небе кружила огромная черная птица. Она то опускалась совсем низко над землей, то снова взмывала вверх и при этом внимательно наблюдала за развернувшейся битвой. Приметив описывавшую в небе круг за кругом черную, с длинными остроконечными крыльями птицу, Конан усмотрел в ее появлении недоброе предзнаменование.

Зулгайен к тому времени тоже успел повергнуть одного из своих противников и теперь решительно атаковал другого.

А птица все кружила и кружила над ними. Словно дух зла, взирала она сверху. И устрашающим рисунком выделялись на светлой лазури утреннего неба контуры ее черных расправленных крыльев.

Все — и Конан, и Зулгайен, и их противники — уже едва дышали. Силы предательски оставляли мужей. А побоище все длилось. Клинки вызывающе сверкали в солнечных лучах так, что слепило глаза. Гремели, сталкиваясь друг с другом. Недовольно ржали кони словно прося всадников о передышке.