Вольфганг Хольбайн - Рыцарь Хаген

«Успокойся! — приказал он себе. — Забудь о глупой болтовне старой ведьмы!» Встряхнувшись, Хаген до боли сжал кулаки. Дождавшись, пока перестанут дрожать руки, он шагнул к кованому сундуку. Нужно было торопиться — Гунтер не любил ждать. Хаген быстро переоделся и вышел из комнаты, лицо и руки его все еще покрывал холодный пот.

Новый костюм не сильно отличался от платья, в которое он был одет прежде: черный, простого покроя, на первый взгляд выглядящий даже бедным. Но теперь плащ украшал не боевой топор Тронье, а вышитые серебряной нитью Роза и Крест Бургундии. Меч был вложен в новые роскошно отделанные серебром ножны. Хаген не придерживался здешней традиции — иметь для каждого повода особенное оружие — и всегда носил при себе свой единственный меч — добрый клинок его еще не подводил. Опробованный во многих схватках, он ни разу не погнулся и не выскользнул из руки хозяина. Как и массивный шлем Хагена, и тяжелая кольчуга, со стороны меч казался громоздким и неуклюжим, но в нем заключалась недюжинная сила. Пожалуй, это был один из секретов Хагена: с мечом в руках он был чуть проворнее, чем обычно, сила удара — немного сильнее. Ровно настолько, чтобы побеждать.

Всегда.

Проходя по темным сырым коридорам, Хаген подумал о Гримварде и остальных воинах. Целых шестьдесят дней они жили как родные братья, но эта связь — Хаген понял только теперь — была недолговечна. Все они снова станут частью крепости: безликие фигуры в боевом снаряжении Бургундии, безымянные и безвестные. Да им и самим хотелось бы поскорее обо всем забыть.

Гунтер ожидал его в тронном зале. Он был не один. За узким длинным столом подле трона сидели Гизелер, Эккеварт и Фолькер из Альцая, вполголоса переговариваясь между собой. Увидев Хагена, они вскочили и поспешили ему навстречу. Эккеварт заключил его в крепкие объятия, а музыкант с силой сжал ему руку.

— Как я рад вновь видеть тебя в Вормсе живым и невредимым, Хаген! — воскликнул Фолькер, — Долго же ты путешествовал. Надеюсь, тебе есть что рассказать нам — я хочу сложить новые песни о твоем славном походе.

Такая словоохотливость Фолькера удивила Хагена. Он слыл при дворе молчуном и красноречив бывал, лишь когда пел свои песни. Тогда он мог не закрывать рта ночи напролет.

Хаген сердечно пожал ему руку и повернулся, чтобы поприветствовать Гунтера. Король Бургундии так и не встал с массивного деревянного трона. Голова Гунтера была непокрытой — корону он надевал лишь в торжественных случаях, а иногда и спасаясь от холода, проникавшего в замок даже сквозь толстые стены. На нем была толстая, отороченная мехом мантия, в которой он казался шире в плечах и старше своих лет. Король улыбнулся, но его улыбка была усталой — вокруг рта залегли глубокие складки. Он сидел немного сгорбившись, левая рука покоилась на рукояти меча — но казалось, будто он опирался на массивное оружие.

Хаген шагнул к нему. Остановившись подле трона, он прижал левую руку к груди и поклонился.

— Я вернулся, мой король!

Гунтер кивнул, слегка приподнялся на троне — но тут же со сдавленным стоном опустился. Губы его дрожали.

— Хаген из Тронье, — пересиливая боль, начал он, — Король рад вновь видеть тебя в стенах Вормса. Прости, что не могу встать, дабы приветствовать тебя должным образом: слишком болит спина.

— Ты ранен? — обеспокоился Хаген.

Гунтер криво усмехнулся:

— Боюсь, уязвлено не тело, а моя гордость. Смеяться будет все королевство, если узнают, что Гунтер Бургундский упал с лошади. Да к тому же с кобылы, — прибавил он, преувеличенно тяжело вздыхая.

Гизелер лукаво улыбнулся, однако промолчал — хотя явно не из глубокого почтения к трону или королю. Хаген оставался серьезен:

— Рана тяжелая?

Гунтер покачал головой:

— Вот уже три дня я передвигаюсь с трудом, но чувствую себя все лучше и лучше, — Он опять попытался встать, но снова застонал. Глаза его яростно блеснули, — Будь любезен, Хаген, помоги человеку, который не в состоянии даже подняться на ноги.

Хаген шагнул к трону. С трудом приподнявшись, король грузно оперся на его плечо: ранение, видимо, было куда серьезнее, чем он в этом признавался. Хаген был обескуражен: не мог Гунтер ни с того ни с сего свалиться с лошади.

Он осторожно довел короля до общего стола, дождался, пока тот усядется, и опустился на лавку рядом с ним. После шестидесяти дней, проведенных в седле, ночевок на голой земле или на мешке соломы сиденье казалось донельзя жестким и неудобным.

— Ну, — начал Гунтер, — рассказывай, друг мой, как обстоят дела на границах империи.

Хаген продумал ответ заранее; он чувствовал, что сейчас не к месту говорить о грозящих разыграться невзгодах и горестях, но в то же время не собирался давать королю ожидаемый ответ, скрашивать его несчастье улыбкой или шуткой: Хаген славился остроумными рассказами о своих приключениях. Ведь потом, когда он останется с Гунтером наедине, поведать правду будет куда тяжелее.

— Я многое повидал, — уклончиво отвечал он, — Но все это не так уж важно и может потерпеть. Сперва я хотел бы услышать о том, что творится в Вормсе. Кроме того факта, что король Бургундии упал с лошади.

Все резко замолчали, и Хаген почувствовал — несмотря на то что не отрываясь глядел на Гунтера, — как на лицах Эккеварта, Гизелера и Фолькера отразился ужас. Хаген был, скорее всего, единственным в Вормсе, кто мог позволить себе подобное замечание. Но на этот раз он явно перегнул палку. Однако Гунтер улыбнулся, обстановка разрядилась, и все громко расхохотались.

— Хорошо сказано, Хаген из Тронье, — молвил Гунтер, отдышавшись, — Видимо, и в самом деле пострадавшему лучше воздержаться от острот. Это, — он бросил пристальный взгляд на остальных, — сделают за него окружающие.

Все опять рассмеялись, но Гунтер властным жестом оборвал их:

— На самом деле, Хаген, что ты скажешь о результатах похода?

Хаген отвел взгляд. Король расспрашивал его не просто из любопытства, но услышать он хотел сказку, а не правду. А Хаген не был сейчас настроен рассказывать сказки.

— Ничего особенного, — Он опять попытался уклониться от ответа, — Все идет своим чередом. Времена наступили трудные, но спокойные.

Гунтер нахмурился, и Хаген заметил, как его пальцы изо всех сил сжали серебряный кубок. На изящной руке короля красовались два новых массивных богатых перстня. Хаген неодобрительно покосился на них — он терпеть не мог, когда мужчина нацеплял на себя побрякушки. Гунтеру же это было и вовсе не к лицу: его черты, манеры, осанка и так казались женственными.

— И все-таки, — настаивал Гунтер, — рассказывай, Хаген. Мы сгораем от нетерпения услышать о твоих подвигах. Иногда и старая история звучит по-новому для того, кто сидит дома, — Он улыбнулся: — Так ты убил дракона, дружище? Твой отряд представляет собой жалкое зрелище, и нашему лекарю придется повозиться не меньше недели, чтобы привести людей в чувство. Не дай Бог, им придется пропустить Пасху.