Пол Пауэрс - Властители Шема. Канун Единства

Подогретое.

Сладкое.

С медом и даже, кажется, какими-то пряностями…

Вот тут-то Конан и закрыл глаза. И засопел, призывая Митру даровать ему спокойствие и не нарушать церемонию Кануна Единства.

— Мой король!

В дверь с осторожностью просунулась голова Квентия.

— Ну?!!

Сейчас Конан не был расположен выслушивать очередные, и вряд ли приятные речи начальника малой стражи. Только что он нечаянно сломал у серебряной вилки драгоценную рукоятку из кости элефантуса и теперь пытался решить, не будет ли проще выкинуть к демонам эту злосчастную штуковину и употребить содержимое мисок при помощи рук и твердой хлебной корки.

Вчера вечером он был так зол, что на пиру почти ничего так и не съел, и потому сегодня живот подводило весьма ощутимо. А наваленная в драгоценные блюда бурда, хоть и выглядела премерзейше, но пахла вполне приемлемо и даже аппетитно…

— Я принес еду, мой король! Еду для настоящих воинов! Мясо. Хлеб. Вино.

— Ну и что ты тогда там стоишь, отродье Нергала?!!

После доброй еды человек и сам добреет. А кувшин крепкого офирского вина, непонятно как и где раздобытого вездесущим Квентием, так и вообще настраивает на мирный лад и воспитывает вполне сносное отношение к действительности даже у самых непримиримых и воинственных.

Конан откинулся на спинку резного кресла, сыто рыгнул. Покосился на Квентия, который, пока его король утолял свой голод, молча сидел на яркой войлочной подстилке в углу. Было понятно, что не только яства из шемской трапезы принес этот пройдоха.

— Выкладывай.

Квентий поерзал, начал издалека:

— По дворцу ходят странные слухи…

Примета скверная. Если уж даже Квентий начинает издалека, выражается витиевато и не рискует прямо сообщить своему королю, что именно болтают между собой слуги чужого замка — значит, ничего хорошего они уж точно не говорят.

Странное раздражение, донимавшее Конана со вчерашнего вечера на манер легкого зуда, смутного и трудно определимого, вдруг резко усилилось, оформилось и получило название, ознобной дрожью скользнув вдоль хребта. Его охватило чувство близкой опасности…

И многое сразу становилось понятным, словно чувство это зажгло новый факел, осветивший давно знакомую обстановку совершенно под другим углом и по-новому разбросав на местности длинные черные тени.

— Короче!

Сдержать грозный рык и не оскалиться оказалось проще простого — ярость испарилась без следа, оставив после себя лишь звериную настороженность матерого хищника, способного часами лежать в засаде, не выдав себя ни единым неверным вздохом или движением.

Опытные воины в этом единодушны с хищными зверями — в настоящей и беспощадной борьбе ярость только мешает. Когда настоящая опасность подходила вплотную, Конан моментально переставал злиться, становясь обманчиво спокойным.

Квентий поежился.

— Шемиты скрытные люди! Ты знал, что у Зиллаха есть брат?! Причем — старший!!!

— Допустим. И что?

— Так ведь это же все меняет!.. — Квентий растерялся, видя, что его сведения не произвели на Конана никакого впечатления. — Он старший! Значит, по праву первородства должен возглавить союз шемских полисов.

— Ничего это не меняет. — Конан вздохнул, осмотрел взятый со стола кинжал, поморщился. Скверный клинок. Шемиты небольшие мастера в оружейном деле.

— Мне об этом Гленнор докладывал еще несколько лун назад… Закарис, хоть и пришел в этот мир раньше, но этот малый чересчур безрассуден, а старый шемский царь хорошо понимал, что такого сумасброда опасно сажать на трон Пелиштии. Но опасаясь междоусобицы, старый владыка решил даровать отпрыскам власть по разуму и пристрастиям каждого. Зиллах — владыка Пелиштии и занимает трон в Асгалуне, а Закарис соправитель этого славного полиса. В торговые дела и управление Закарис не суется, зато в его ведении стража и войска.

— Чем тогда он отличается от начальника стражи? Закарис должен завидовать младшему брату, ведь у того почет и власть?

— Почет и власть — мишура, на которую падки лишь глупцы. Настоящий правитель не тот, кто сидит во главе пиршественного стола, а тот, кто имеет в руках реальную силу.

— Но если все стражники и воины города подчиняются ему — отчего же тогда Закарису не свергнуть брата и не стать самому королем? Этого доблестного воина поддержали бы многие. Болтают, что старший брат суров, но справедлив. Зиллаха ценят куда меньше.

— Потому, что Закарис хорошо понимает, что захватить власть — это одно, а удержать ее — совсем другое. Что он может сделать, имея в своем распоряжении лишь цепных псов? Разве этот слуга Бела что-то смыслит в ремеслах, или в торговле? Одно дело скакать во главе отряда, преследующего зуагиров, а совсем другое обеспечить каждого подданного лепешкой и бурдюком с вином… Тут меч не помощник. Это все новости?

— Нет. — Квентий осторожно покосился на Конана. — Еще поговаривают, что Асгалун — далеко не самый подходящий город для новой столицы. Он уязвим с моря в отличие от Шушуна. Да и молодой владыка Селиг куда лучшая кандидатура, чем…

— А! — Конан отмахнулся. — Эта вечная свара между полисами. В Шеме нет единой власти, отсюда и проистекают все невзгоды для этой страны. Что еще?

Квентий вздохнул. Откашлялся. Сообщил подчеркнуто нейтральным тоном:

— О тебе тоже слухи ходят… странные. Говорят, что с годами ты… э-э-э, несколько…

— Состарился, поглупел и ослаб? — задумчиво окончил Конан сам фразу, на завершение коей у Квентия духу так и не хватило.

Квентий облегченно перевел дыхание — буря откладывалась, Конан, похоже, не собирался немедленно рвать и метать, круша все вокруг в опровержение обидных слухов. Но в глазах воина мелькнул ревнивый интерес.

— А кто сообщил тебе эту новость, король?

— Сам догадался, — буркнул Конан, сгибая толстое серебряное блюдо из-под баранины. Хорошая дубинка получилась — увесистая и держать удобно. — Еще вчера. Когда они мне в комнату две жаровни приволокли. И это — сейчас, в первую осеннюю луну, когда ночи полны тепла! Даже моим дочерям — и то одну на двоих принесли, да еще и маленькую. А мне — сразу две, и больших. Понятно — у стариков кровь холодная, они вечно мерзнут, вот кто-то и расстарался. И подушечки эти, и карета с носильщиками… вместо вина — подогретое молоко, вместо мяса — бурда, которую даже жевать не надо… Как уж тут не догадаться!

Он продел в серебряную трубу витой шнурок, завязал особым узлом, полюбовался на творение рук своих. Остался доволен. Увесистая серебряная палица вышла длиной больше локтя, но, благодаря сохранившимся на ее поверхности кое-каким украшениям, выглядела при этом достаточно нарядно, чтобы можно было подвесить ее к собственному поясу, не вызывая лишних подозрений, как еще одну драгоценную побрякушку.