Дуглас Брайан - Вендийская демоница

В такой ситуации «друг Кэрхуна» служило не лучшей рекомендацией.

— Я немного практикую магию, — сообщил Арвистли, очевидно, ожидая от собеседников восторженной реакции. Но результат получился совершенно обратным.

Конан стал мрачнее грозовой тучи, а Мэн-Ся озабоченно сдвинул брови.

— Чародей? — переспросил варвар. — Немного лекарь, немного чародей, слегка философ… и друг Кэрхуна.

Арвистли торжественно кивнул.

Конан надвинулся на него и навис, точно скала над макушкой своего нового знакомца:

— Ну так запомни, Арвистли: теперь если случится какая-нибудь отвратительная вещь, я буду знать, чьих грязных ручонок это дело.

С этим он встал и зашагал к лестнице, чтобы подняться наверх и улечься наконец спать. Арвистли озадаченно смотрел ему вслед, затем перевел глаза на Мэн-Ся.

— Ты уже пробовал здешнюю похлебку? — спросил «немножко маг». — Она восхитительна, советую заказать.

— Ты уже советовал, — напомнил Мэн-Ся.

— Правда? — искренне удивился Арвистли. — А я, пожалуй, попрошу добавки. Закажу и тебе, если желаешь.

— Хорошо. — Мэн-Ся произнес эти слова так, словно принимал вызов.

Волоча ноги и зевая во весь рот, прислужник притащил еще похлебки и сообщил:

— Я ухожу спать, так что этот заказ был последним. И даже если хозяин снимет с меня голову за то, что я упустил какую-то прибыль, — я все равно не проснусь. Пара грошей ничего не значит, ясно? Можете не стучать ножами по столу и не топать ногами — я все равно не приду.

— Яснее некуда, — заверил его Мэн-Ся.

Похлебка из овощей, бобов и кусочков баранины, действительно оказалась вкусной. Во всяком случае, на взгляд такого неприхотливого человека, каким был кхитаец, — и такого причудливого, каким являлся Арвистли.

— Люблю экзотическое, — сказал Арвистли. — Я благодарен Кэрхуну за приглашение. В путешествии всегда можно узнать что-нибудь новое.

— Такова и моя цель, — обрадовался Мэн Ся. — Познать все тяготы и красоты прямого пути.

— Что означает «прямой путь»? — поинтересовался Арвистли.

Обычно так называют путешествие без денег, — объяснил кхитаец. — Вооруженный лишь знанием, жаждой познания и философией, человек пускается в странствие. Он бросается в людское море, он пересекает пустыни и леса — и возвращается назад умудренным. В таких случаях еще принято вести дневник, как это делал… — Он задумался и назвал несколько имен, а затем добавил: — Этому же учил и туранский мудрец Шах-Назар.

— О да, — с важным видом кивнул Арвистли. — Я изучал труды Шах-Назара, разумеется. Туранские мудрецы наиболее важны для нас, туранцев.

— Ты не похож на туранца, — сказал Мэн-Ся.

— Разве? Впрочем, мои предки из Иранистана… Хотя все мы происходим от одного корня. Странно, Мэн-Ся, что ты различаешь такие тонкости.

— Почему?

— Я полагал, что мы в твоих глазах все на одни лицо.

— Почему? — снова спросил Мэн-Ся.

— Коль скоро для нас все кхитайцы на одно лицо и мы должны быть для кхитайцев таковыми же. Так учит Шах-Назар, разве ты забыл?

— Произнес Мэн-Ся с ноткой почтения в голосе, — Должно быть, ты великий жулик, если говоришь так.

— Позволь теперь мне задать тебе тот же вопрос: почему?

— Потому что никакого Шах-Назара, тиранского мудреца, не существует и никогда не существовало, а ты не только признал его наличие, но и начал развивать какие-то теории, согласно его учению. На такое способен только человек, умеющий верить в собственную ложь.

Арвистли и бровью не повел.

— Этим я зарабатываю на жизнь. Можешь не удивляться — у меня еще много разных умений.

— И ты действительно маг?

— Скорее, мастер иллюзий.

— И какие иллюзии ты создаешь?

Вместо ответа Арвистли щелкнул пальцами, и в зал вдруг вошел прислужник. Яростно зевая с угрозой вывихнуть челюсти, он спросил:

— Ну, что вам еще?

— Жареного фазана, пожалуйста, — велел Арвистли. — В перьях, с драгоценными украшениями на голове… И, пожалуй, обложенного фаршированными куропатками.

— Чтоб вам' провалиться, — проворчал слуга. — Поспать человеку не даете…

Он удалился и, к удивлению Мэн-Ся, вскорости вернулся. Побагровев от натуги, он тащил огромное блюдо, на котором действительно красовался фазан в перьях, со сверкающими руби нами на голове и на шее. Возле фазана притулились десяток куропаток.

Плюхнув блюдо на стол, слуга выругался и произнес:

— Все! Ухожу спать. И хватит издеваться над человеком.

Он повернулся и, шаркая, потащился прочь. Мэн-Ся изумленно проводил его взглядом. А когда он повернулся обратно к столу, никакого фазана там не было. Там вообще ничего не было.

Арвистли смотрел на своего собеседника и весело посмеивался.

— Понравилось?

— Мне бы куда больше понравилось, если бы не был настоящий фазан, — признался Мэн-Ся. — Правда, я не ем мяса, но мой друг Конан был бы рад отведать…

— Конан? Этот неотесанный верзила? Он действительно твой друг?

— Я смею надеяться на то, что это так.

Арвистли поморщился.

— Ужасный человек. Совершенно явно ненавидит магию и вообще мастерство иллюзий и чуть что хватается за оружие. Сперва снесет голову, а потом спросит у бедняги — что тот имел в виду, когда назвал его «болваном». Ужасный человек, просто чудовищный!

— О нет, не говори так! — возразил Мэн-Ся. — Конан обладает определенной мудростью. Он учил нас в Кхитае своей философии…

Арвистли махнул рукой с видом полной безнадежности.

— Всю эту грубую лесть в адрес громилы с интеллектом лесной обезьяны я списываю на то, что ты идешь прямым путем — то есть не имеешь при себе денег. Ты должен учиться видеть хорошее в любом человеке, иначе у тебя не получится убедительным тоном просить у него денег и покровительства.

— Отчасти ты прав, — не стал отрицать Мэн-Ся. — Этим моим качеством и объясняется то, что я до сих пор сижу тут с тобой за столом и мирно беседую… Но Конан действительно мой друг. Без всякого притворства.

— Полагаю, он и не умеет притворяться, — буркнул Арвистли.

— Он не всегда считает нужным притворяться, — возразил Мэн-Ся, — однако по части розыгрышей и хитростей он опередит и тебя и меня. Обличье варвара и грубияна — лишь личина. И в большинстве случаев под эту маску лучше не заглядывать, можешь мне поверить.

Арвистли вздохнул:

— Как странно и сложно устроен мир! Я все время пытаюсь постичь его устройство, но каждый раз, когда мне кажется, будто я заглянул в самую его сердцевину, выясняется, что я так же далек от разгадки, как и в самом начале моего исследования.

Помолчав, Мэн-Ся снова нарушил молчание:

— А слуга, который приносил фазана, — он был настоящий?

— Да, — не без гордости ответил Арвистли. — Правда, он действовал во сне, так что наутро, скорее всего, ничего не вспомнит.