Дуглас Брайан - Вендийская демоница

А по всей комнате носились предметы. Ожившие тарелки, одушевленные ножи, подвижные чаши, кувшины, салфетки, подносы, сервировочные столики, канделябры, статуэтки — все это летало в воздухе, стукалось, разбивалось, врезалось в стены и норовило задеть Масардери и причинить ей вред. Вот большой острый нож воткнулся в столешницу рядом с ногой испуганной женщины. Она вздрогнула всем телом, но не двинулась с места.

Кэрхун хлопнул в ладоши. Большой поднос сорвался со стены и с силой ударил Масардери в грудь. Она покачнулась и села на корточки, обхватив голову руками.

— Трус! — загремел Конан, обращаясь к Кэрхуну.

Заметив варвара, Кэрхун поднялся.

— Ты успел вовремя, — спокойно проговорил он. — Сейчас ты умрешь.

Конан с презрением рассматривал туранца. Как противник, с мечом в руке, в поединке Кэрхун не стоил ничего. Конан убил бы его в считанные мгновения. Но, вооруженный магией вендийской демоницы, Кэрхун был смертельно опасен.

Несколько длинных ножей полетели в сторону Конана. В последний момент варвар стремительно пригнулся, и лезвия ударились в стену. Однако они сразу же отскочили и вновь взвились в воздух.

Конан схватил большой поднос и, орудуя им, как щитом, отбил следующую атаку.

Кэрхун громко засмеялся. Он сделал рукой вращательное движение, и поднос ожил в пальцах Конана. Как живой, поднос дергался и пытался вырваться на волю. Теперь он не столько служил щитом, сколько был помехой, и потому киммериец выпустил его.

Большой кувшин прилетел откуда-то с верхней полки и ударил Конана по виску. В голове у варвара загудело. Он развернулся в сторону мага, и в горле киммерийца зародилось низкое рычание, как будто Конан вот-вот превратится в дикого зверя и набросится на Кэрхуна.

Масардери, съежившись, наблюдала за своим защитником. Она не сделала попытки вмешаться или сбежать, потому что понимала: самое безопасное для нее сейчас — держаться поближе к Конану.

Конан метнулся в сторону и схватил один из ножей. Он рассчитывал бросить нож в Кэрхуна прежде, чем тот опять применит свою магию.

Тщетная попытка! Нож вырвался из руки киммерийца и, взвившись вверх, отвесно полетел прямо в голову варвара. Конан не успел увернуться от удара, и лезвие расцарапало ему щеку.

Обнажив меч, Конан начал отбиваться от предметов, тучей нападавших на него. Он рассек пополам столик из орехового дерева, и обе половинки принялись с силой бить его по ногам. Сталь звенела *в воздухе. Один особенно злокозненный медный кувшин уже несколько раз избегал смертоносного лезвия и ухитрялся стукать Конана то по макушке, то по кисти руки.

Варвар впал в исступление.

— Кром! — зарычал он, бросаясь вперед, и тотчас споткнулся и едва не потерял равновесие. Обитая бархатом скамеечка для ног ударила его под коленями.

Меньше всего Конан думал сейчас о том, как глупо он выглядит, сражаясь со всеми этими стульями и столовыми приборами. Он знал, что должен спасти жизнь Масардери, а как он это сделает — неважно.

Длинный шнур отвязался от портьеры, прополз через комнату и обвился вокруг ног Конана. На губах Кэрхуна появилась зловещая улыбка.

— Еще немного — и тебе конец, киммериец!

Ответом Кэрхуну было лишь злобное рычание. Второй шнур уже проплывал по воздуху, готовясь связать руки варвара.

В этот момент неведомо откуда взявшаяся обезьяна вскочила на плечи Кэрхуна. Обезьяна эта имела весьма отвратительный вид: большой красный голый зад, косматая физиономия, глумливо оскаленные клыки. Обезьяна топталась на плече Кэрхуна, тыча своим задом ему в лицо.

Конан громко захохотал. Его восхитило унижение противника — а кроме того, киммериец действительно находил поведение обезьяны чрезвычайно смешным.

Услышав смех Конана, Масардери отняла ладони от лица и удивленно посмотрела на своего защитника.

Вместо объяснений Конан показал на Кэрхуна пальцем.

Этот смех возымел на Масардери целебное, почти магическое действие. Женщина вдруг перестала бояться. Она распрямила плечи и спустилась со стола. Садиться на табурет, который в любой миг может ожить и ударить тебя, она не решилась. Просто встала возле стены и принялась наблюдать.

Между тем обезьяна шумно испортила воздух, сделав это так, чтобы большая часть «заряда» пришлась Кэрхуну в нос.

— Проклятье! — заорал Кэрхун. — Дьявольское отродье!

Обезьяна испустила громкий крик, заверещала и перескочила на голову Кэрхуна. Она вцепилась ему в волосы и принялась раскачиваться в порыве совершенного восторга.

Конан быстро избавился от пут и освободил ноги. Затем, держа меч обеими руками, приблизился к Кэрхуну.

Тот успел лишь поднять голову и взглянуть в глаза киммерийцу. С обезьяной на макушке, с обезумевшим взором, с полоской крови, стекающей по виску, — обезьяна расцарапала ему кожу, — Кэрхун казался каким-то странным существом, имеющим лишь отдаленное сходство с человеком.

Обезьяна вдруг застыла, сделалась как бы неживой.

Конан не раздумывал. Он поднял меч и, прежде чем Кэрхун успел сделать хотя бы одно движение, разрубил голову негодяя вместе с обезьяной.

Хлынула кровь, вытек мозг. Кэрхун без единого звука повалился на пол. Одна рука скребнула по плитке пола, и словно бы отвечая шевельнулась скатерть на столе. Звякнула чаша, выплеснулось немного воды. Затем все стихло.

Масардери устало вздохнула, ощущая, как ужас, сковывавший ее все это время, постепенно отпускает. Она все еще боялась верить в то, что все позади. Все страхи, все испытания!

— Ну как, получилось? — послышался голос Арвистли.

Конан с досадой повернулся в сторону шарлатана.

— Что именно получилось? — осведомился киммериец. — Если тебе интересно, успел ли я расправиться с мерзавцем, то мой ответ: да, успел. Кое-кто валяется мертвый, с разрубленной головой. Можешь войти и полюбоваться.

Арвистли, заглядывавший в комнату через окно, быстро убрался. Из-под окна донесся его голос:

Ну уж нет! Ненавижу смерть. Все эти трупы меня пугают. Потом снятся по ночам. Когда я сидел в подземной тюрьме, рядом со мной задушили какого-то парня. Потом объяснили, что хотели задушить меня, но перепутали. А мне каково было — проснуться и увидеть рядом посиневший труп с высунутым изо рта языком? Нет, ни за что. Пусть мертвец остается мертвецом, благодарю покорно, а я пока побуду живым.

Во время этого монолога Конан внимательно рассматривал убитого и наконец поднял голову. Обращаясь в сторону окна, он произнес:

— Странно.

— Что странно? — тотчас откликнулся Арвистли.

— Здесь была обезьяна.

— Разумеется, была! — подхватил Арвистли.

— А теперь ее нет, — продолжал киммериец. — Я разрубил его вместе с обезьяной. Между тем Кэрхун лежит здесь, а обезьяны нет. Ни живой, ни дохлой.