Эдуард Шауров - Оракулы перекрестков

Бен еще раз посмотрел вниз, словно выискивая подсказу среди сосновых корней, прикрытых хвойным одеялом. А может, действительно свалиться собаке на голову? Хрястнуть ее со всего лета ботинками прямо по узкой спине? Мысль была безумной и заманчивой, от нее зачесались ладони, а по спине побежали мурашки.

А может, он, как дурак, сидит на ветке, а тварь неисправна?.. Сломалась?.. Разрядилась?.. Сколько она торчит в одной и той же позе, даже не шелохнется?.. Сомнительно… Но вдруг! Бенджамиль сорвал шишку и кинул ее вниз, стараясь попасть собаке в голову. Шишка пролетела совсем рядом, но чертова собака и ухом не повела. Или что там у нее вместо ушей? Сидела, как сидела. Бенджамиль, волнуясь от нахлынувшей надежды, бросил вторую шишку и на этот раз попал. Ничего! Псина сидела неподвижно, будто коллекционная статуэтка. Бен потянулся за третьей шишкой, но тут в его душу закралось сомнение: может, робопес просто не реагирует на шишки? Нужно попробовать кинуть чем-нибудь потяжелее, желательно металлическим. Бенджамиль похлопал себя по карманам комбинезона. В правом обнаружилась запасная обойма для пистолета, про которую он напрочь забыл, а в левом нашелся складной нож, тот, что Макс дал Бену прямо на поле. Решив, что нож еще может пригодиться, Бен взвесил обойму на ладони и, покрепче ухватившись левой рукой за ствол сосны, швырнул плоскую вороненую коробочку, метя прямо в узкую морду. Собака сделала неуловимое движение, уворачиваясь от летящего предмета, потом нагнулась к земле, обследовала упавшую железку и опять застыла, уставившись вверх.

Бен тихо выругался и в сотый раз принялся перебирать в голове варианты спасения, один нелепее другого. Попробовать перепрыгнуть на соседнюю сосну, до которой метров шесть… Попробовать чем-нибудь отвлечь робопса… Влезть на самую верхушку дерева и попытаться раскачаться так, чтобы достать верхушку соседнего… Влезть на самую верхушку дерева… а там будь что будет… Он думал до тех пор, пока небо не приобрело цвет жемчужной эссенции. И лишь когда луна стала совершенно прозрачной, словно бы сотканной из сигаретного дыма, Бенджамиль понял, что выхода нет.

Тупое отчаяние заполнило его живот, сердце, грудь, желудок. Отчаяние было вязким, как кисель, и прозрачным, как глицерин. Оно мешало втянуть воздух сквозь сжатые до хруста зубы. Оно давило, жало, выкручивало, туманя рассудок пленкой невольных слез. Хотелось завыть истово и тоскливо, во весь голос. Рискуя свалиться с ветки, Бенджамиль замотал головой. Ногти вцепились в податливую кору, влажное от слез лицо запрокинулось к стеклянному шарику луны.

– Отче наш, иже еси на небесах! – полузабытые слова, слышанные когда-то в детстве, сами собой рождались из пересохшего рта. – Как бы ни звали тебя – Деем, Алльяхом или Сантой, да святится имя Твое, да придет Царствие Твое, да будет воля Твоя, на земле и на небе. Дай нам хлеб наш насущный и оставь нам долги наши, как и мы оставляем должникам нашим, не введи нас во искушение и избави нас от лукавого! Ангеле Божий, хранитель мой святый, живот мой соблюди. Не оставь меня, грешного, и не отступи от меня за все грехи мои. Прошу тебя! Укрепи и направь меня на путь истинный! Прости все прегрешения, что совершил я в день минувший, и защити меня в день нынешний. Сохрани душу мою в чистоте, дабы не прогневил я Господа…

Что он хотел выпросить у неведомого Вершителя Судеб? Крылья? Мост из радуги? Манкидресс, которым все равно не умел пользоваться? Бен и сам не мог бы сказать, чего именно он хочет… Быть может, просто оказаться за три тысячи миль отсюда? Но когда последнее «аминь» слетело с его губ, удивительное спокойствие и умиротворение сошло на него откуда-то сверху. Он вдруг явственно увидел себя на широкой, размеченной белыми полосами дороге, дороге, уходившей и вперед и назад, не имеющей ни конца, ни начала. И не то чтобы он ощутил себя ничтожной букашкой перед этой бесконечностью, нет! Он ощутил ничтожность и суетность своих страхов, метаний, бессмысленных мелких устремлений. Он вдруг услышал крохотных жучков, роющих ходы в сосновой коре, увидел целенаправленную муравьиную суету между хвойными иглами, бег невидимых электронов по стальным жилам биллектронной собаки, увидел небо и землю, огромный мир, перед целостностью которого все остальное теряло смысл и значение.

Это длилось секунду, может быть – две, а затем ушло, растаяло, будто утренний туман. Но и этого было достаточно. Бен наконец увидел там, внизу, под деревом, то, что должен был увидеть уже давно, – кусок пластика и железа, жалкую частицу мира людей, проекцию страха, зла, косности, грубую пародию на себя самого.

Это опять длилось какую-нибудь секунду и опять оставило след в душе Бенджамиля, наполнив сердце и мозг знанием чего-то огромного и сияющего.

Ничего еще не было кончено! Все как раз только и начиналось! Собака внизу была лишь досадной помехой. И помеху это требовалось убрать.

Бенджамиль огляделся по сторонам, затем уставился на носки своих ботинок и едва не хлопнул себя по лбу. Ну конечно же! Как он не подумал об этом сразу?! Нужно просто спросить совета у оракула! Бенджамиль коснулся рукой груди и вскрикнул от боли. Грудь заныла, будто пониже яремной ямки воткнули тупой гвоздь. Бенджамиль, как мог, скосил глаза на ворот комбинезона. На камуфлированной ткани красовалась невесть откуда взявшаяся дырка размером с десятипфенниговую монету. Бенджамиль осторожно коснулся отверстия пальцем. Френч под комбинезоном, по всей видимости, был тоже продырявлен. В голове Бенджамиля шевельнулась смутная догадка. Он слегка развернулся на ветке, высвободил вторую руку и, плотнее упершись плечом в смолистый ствол, распустил завязки на шее комбинезона, расстегнул вторую пуговицу френча, верхнюю пуговицу рубашки, затем подцепил пальцами толстый витой шнурок и бережно потянул оракула вверх. Металлический диск скользнул по коже груди, не причинив ни боли, ни дискомфорта. Бенджамиль подхватил его ладонью, выпростал из-под одежды и ахнул. Страшная вмятина изуродовала крышку оракула. Полированный металл прогнулся глубокой, скошенной вбок воронкой, кристаллическое табло треснуло черными треугольниками. Бенджамиль стянул шнурок через голову. «Быть может, это еще можно исправить?» – подумал он беспомощно. Крышка, поддетая ногтем, неожиданно легко отделилась от корпуса… Ни черта это было не исправить, оракул был испорчен бесповоротно и окончательно. Табло пошло трещинами и расслоилось, электрическая плата, исчерченная светлыми волосками дорожек, раскололась напополам. «Так вот оно что, – подумал Бенджамиль. – Так вот на что я наскочил грудью, когда ослепли очки». Уже безо всякой надежды он рассматривал обломки чудесного раритета. Разбитая плата, мертвое табло, пара крохотных цилиндриков на тонких ножках, плоская металлическая таблетка, скорее всего, допотопная батарейка, а прямо на таблетке капелькой темного серебра… Бенджамиль поднес оракула к самым глазам. На блестящей поверхности допотопной батарейки сидело крошечное насекомое – универсальный интельфаг Виктора Штерна…