Джон Норман - Капитан

— Мужлан! — вопил оборванец, рысью спеша рядом с великаном.

— Не обращай внимания, — сказал Юлиан.

На шее великана висело примитивное ожерелье из клыков убитых им львов. Но под его копьем погибло гораздо больше хищников.

— Дурень, невежа!

— Но они ведут себя так не только потому, что ты не похож на других, — продолжал объяснять спутник великана. — Они боятся тебя, потому что слышали о волнениях близ границ, о захвате имперских баз, о вторжениях — обо всем том, что с таким упорством отвергают власти.

— Я не из тех мест, — ответил великан.

— Я предлагал тебе шелковую одежду или мундир стражника, — напомнил спутник.

— Жарко, — откликнулся великан. Он потянул шнуровку на вороте туники, обнажая могучую грудь.

— Во дворце подадут шербет и мороженое, — пообещал спутник.

— Я неудобно чувствую себя без оружия, — поморщился великан.

— Во внутренней части города оружие могут носить только те, у кого есть разрешение властей, — объяснил его спутник. — К тому же разве нож защитит от заряда винтовки?

— Нет, — задумчиво ответил великан. Он знал, что у таких людей, как он, есть мощное оружие.

Империи приходилось с этим считаться. Прошлое великана оставалось туманным. Хотя он вырос в деревне близ фестанга, он знал, что родом не из деревни, что его привезли туда ребенком. О своем происхождении не знал ни сам великан, ни его спутник. Однако сразу бросалось в глаза, что тело великана не деформировано тяжелым крестьянским трудом, и это было странно. В нем не чувствовалось грубости, массивности тех людей, которые из поколения в поколение росли согласно жизни и потребностям земли. В то время, как тела крестьян можно было уподобить в воображении камням или кривым стволам деревьев, терпеливых и изрезанных непогодой, тело великана вызывало в мыслях образ зверя — дикого, свирепого, громадного, но гибкого и проворного, настороженного и ловкого. Он умел двигаться плавно и стремительно, как викот. Подобно этому его мышление существенно отличалось от мышления типичных жителей деревни. Его ум был деятельным и изворотливым, сложным и тонким. Великан ни в коей мере не был ни терпеливым, ни покорным или смирным. Такой разум стремится узнать, куда ведут дороги, он не удовлетворяется знанием ближайших окрестностей. И эмоциональный облик великана имел мало общего с крестьянским — он был волевым, раздражительным, упорным. Он не любил подолгу ждать, он быстро раздражался и в своей злобе становился действительно опасным. И наконец, самое странное для человека, выросшего в деревне, — он умел обращаться с оружием, владеть им так естественно, как лев владеет клыками, леопард когтями, ястреб — клювом и крыльями. Это умение казалось у великана проявлением инстинкта, зова крови, а не результатом тренировок. Оно будто досталось ему в наследство — страшный талант быстрых, проворных, опасных зверей, удачливых в погонях, в войнах и охотах, выживающих, чтобы владеть и править, и умножаться, передавая таким образом случайно и бездумно в минутном удовольствии столь значительные и опасные генетические данные последующим поколениям. Каким образом утка умеет плавать, птица — летать, а некоторые мужчины умеют захватить руку, отразить нападение или немедленно, точно, без малейшего колебания нанести удар? Во всяком случае, великан вряд ли происходил из крестьянского рода — в нем, видимо, текла более жаркая и нетерпеливая кровь.

— Скоро кончится улица, за ней будет площадь, — сказал спутник великана.

К группе, состоящей из великана, его спутника, начальника стражи и нескольких стражников, приближались две женщины — белокурая и смуглая, ухоженные, хорошо одетые, в золоченых сандалиях.

— Эй, красавчики! — позвала блондинка.

— Не хотите ли взять нас с собой? — зазывно добавила вторая.

Блондинка слегка приподняла юбку — так, что в ее разрезе мелькнуло полное белое бедро.

— Рабыни? — спросил великан у своего спутника.

— Проститутки, — поправил тот.

— Значит, они работают на себя? — догадался великан.

— Да, — кивнул его спутник.

Великан подумал, что женщины могли бы быть рабынями, которых хозяева наказывают за плохой заработок. Но на этих женщинах была слишком роскошная одежда и отсутствовали ошейники. Рабыням в таком положении к цепи на шее прикрепляли металлическую коробку с замком и прорезью, куда клиенты складывали деньги, предназначенные для их хозяев.

— Они — рабыни, — решительно заявил великан.

— Конечно, — согласился его спутник.

— Убирайся! Вернись к своим свиньям, крестьянин! — оборванец постепенно наглел. Это про него великан думал, каков он окажется в поединке.

Пока они шли по улице, великан заглядывал во все окна, где были открыты ставни и раздвинуты занавески. Окна находились довольно высоко над тротуаром, как большинство в городе, но при желании можно было предположить, какие комнаты находятся за ними, с какой мебелью и полками, на которых стоят золотые и серебряные сосуды.

На планете, с которой он вылетел месяц назад, и на Тангаре, где он вырос в деревне близ фестанга Сим-Гьядини, у самых вершин Баррионуэво, таких роскошных вещей не было. Планета казалась богатой, исключительно богатой, и тем не менее она считалась всего-навсего летней резиденцией, так называемой «летней планетой», а не столицей.

В Империи существовало множество подобных планет и городов.

— Стой! — приказал начальник стражи, когда группа достигла барьера, за которым размещался пост.

— Чтобы входить на площадь с оружием, надо иметь разрешение, — объяснил спутник великана.

— Даже нашей страже?

— Да.

— А что будет дальше?

— У ворот нас встретит дворцовая стража и проводит до дворца.

Справа, у стены белоснежного здания, стояла женщина. Она была одета в роскошный лил — свободную одежду из богато расшитой ткани. Должно быть, она была очень богата, и явно не проститутка.

Великан мысленно раздевал ее: снял тяжелый лил, сорвал полоски белья и отшвырнул прочь. Теперь она не отличалась от других женщин. Великан ставил их всех на одну ступень: вряд ли они во многом отличались, когда поднимались на помост невольничьих торгов.

Такие женщины хорошо выглядели с флягами в руках, в ошейнике, обнаженные, с распущенными волосами. В таком виде они должны прислуживать воинам на пиршествах, думал великан.

Женщина недовольно отошла. Неплохая походка, решил он.

В этот момент начальник стражи подал знак, и вся группа вновь двинулась по улице.

Великан оглянулся и заметил, что женщина остановилась и застыла на месте, теребя одежду и испуганно озираясь.

Самый назойливый и нахальный оборванец по-видимому, вожак докучливого эскорта, тот самый, к которому великан примеривал веревки и топор, вместе со своей шайкой следовал за группой по пятам. Вероятно, его ободрили невозмутимость и устремленное вперед внимание стражников, которые сейчас вновь двинулись в путь, не отвечая на выкрики зевак или только делая вид, что не замечают их. К тому же теперь оборванцам не грозил удар прикладом винтовки. Возможно, их воодушевляла и защита гражданства, недавно дарованного всем жителям летней планеты в честь приезда императора.