Лайон де Камп - Воля богини Небетет

Лучи предзакатного солнца розовым светом озаряли высокую храмовую башню города Кассали, столицы королевства Пунт. На вершине башни неподвижно застыла темная тощая фигура, силуэтом напоминающая аиста — вместо клюва надо лбом человека торчала покрытая воском длинная прядь черных волос. Верховный жрец Пунта Зарамба внимательно прислушивался к далекой, доносящейся с запада, барабанной дроби.

Рядом с ним на площадке башни тоже стоял чернокожий барабанщик в узкой набедренной повязке со своим инструментом, сделанным из двух разного размера выдолбленных изнутри кусков дерева. Он напряженно шевелил губами, пытаясь не упустить ни звука из скороговорки едва слышной барабанной дроби. Когда далекий барабан смолк, он повернулся к Зарамбе. На лице его можно было увидеть явную тревогу.

— Дурные известия? — спросил верховный жрец.

— Из Кешана сообщают, что чужеземцы пытались сплести сеть интриг при дворе короля. Они были разоблачены, и правитель выслал негодяев из своих земель, но несчастья на том не закончились — в храме Алкменона произошло чудовищной преступление: его жрецы найдены мертвыми, с перерезанными глотками. Лишь одному удалось избежать страшной участи — он и стоит сейчас у сигнального барабана. Он предупреждает, что убийц направляются в нашу сторону. Правители Пунта должны быть бдительны и осторожны — эти преступники опасней оголодавших гиен!

— Я должен предупредить короля, — озабоченно произнес Зарамба. — А ты передай в ответном послании, что мы благодарим жрецов Кешана за своевременные вести.

Барабанщик принялся выстукивать затейливую дробь, а Зарамба торопливо спустился с башни и направился к королевскому дворцу.

Через несколько дней из джунглей, примыкавших с запада почти к самым стенам столицы Пунта, показались освещенные лучами закатного солнца два всадника, оседлавших низкорослых стигийских лошадок. Впереди, с запасным скакуном в поводу, ехал гигантского роста человек со спадающей на плечи гривой спутанных черных волос. Его суровое, покрытое шрамами лицо, грудь и плечи были опалены солнцем до цвета темной бронзы, из–под густых черных бровей холодным блеском сверкали синие сапфиры глаз. Он был обнажен до пояса, и всю его одежду составляли рваные шелковые шаровары да кожаные сандалии; за широким поясом из крокодиловой кожи торчал длинный кинжал, а на оружейной перевязи висел огромный меч в потертых ножнах. Его звали Конан, и родиной этого великана были горы суровой холодной страны Киммерии, лежавшей далеко на севере от этих выжженных солнцем степей.

Еще совсем недавно лоб киммерийца охватывал тяжелый обруч из кованного серебра, который указывал, что он является командующим кешанского войска. Но, спешно покидая столицу Кешана Алкменон, Конан был вынужден продать обруч шемитскому купцу, получив взамен его лошадей и провиант в дорогу. Он не жалел об этом; лошади означали жизнь, а серебро было лишь мертвым холодным металлом.

Выехав на открытое место, киммериец привстал в стременах, внимательно осмотрелся вокруг, после чего подал знак рукой своей спутнице.

К нему подъехала высокая стройная девушка, от утомления едва державшаяся в седле. Короткая туника скорее подчеркивала, чем скрывала ее округлые формы, по плечам крупными волнами струились растрепанные темные локоны, прекрасные черные глаза с надеждой смотрели на гиганта–варвара. Не говоря ни слова, всадники тронули поводья и направили лошадок к городским стенам.

Спутницей Конана была коринфийская танцовщица Мюриэла, еще совсем недавно бывшая рабыней в Кешане. В королевство Пунт они направлялись в поисках сокровищ, спасясь бегством от мести кешанских жрецов.

Хозяин Мюриэлы, Зархеба, со своим компаньоном, торговцем из Стигии Тут–Мекри, составили план похищения из храма Алкменоне шкатулки с драгоценными камнями, а для того они собирались выдать невольницу за богиню Элаю. План был неплох, но на их беду подобная же мысль озарила Конана, который служил в то время командующим кешанским войском. Все трое были неприятно удивлены, встретившись в храме; затея их сорвалась, причем Зархеба пал жертвой не то привидений, не то демонов, охранявших святилище, а Конану с Мюриэлой пришлось бежать, опасаясь мести не только впавших в ярость кешанских жрецов, но и Тут–Мекри.

Тут–Мекри и сам едва избежал гибели — он, вместе со своими людьми, едва не попался в челюсти огромных крокодилов, обитавших в королевском пруду. Покинув Кешан, стигиец со своими слугами тоже направился на восток, в соседнее королевство Пунт.

Прибыв в Кассали, столицу Пунта, Тут–Мекри явился во дворец короля Лалибеа и предложил ему вои услуги, намекнув, что на его страну готовится нападение кешанских войск.

Советники короля отнеслись к словам стигийца без особого доверия — ведь все прекрасно знали, что армии Пунта и Кешана примерно равны численностью и силой, так что война могла привести только к взаимному истощению двух стран.

Однако у Тут–Мекри, отличавшегося поистине стигийским коварством, была припасена еще одна история: он поведал королю, что стало ему известно о тайном союзе между владыкой Кешана и братьями–близнецами, правящими в пограничном Пунтом государстве Зембабве. По словам стигийца выходило, т что соседи, завоевав земли Лалибеа, собирались разделить их между собой. Еще стигиец утверждал, что способен обучить армию пунтийцев новым боевым приемам, возглавить ее в кампании против Кешана и выиграть войну.

Однако несметные сокровища Пунта привлекли внимание и Конана с Мюриэлой. В легендах рассказывалось о бесценных дарах, преподносимых благодарными жителями покровительнице страны, богине Небетет, статуя коей, находившаяся в главном святилище столицы, была вырезана из слоновой кости, а одеяние украшено несметным числом алмазов, сапфиров, жемчугов и других драгоценных камней.

Дорога из Кешана Пунт оказалась слишком тяжелой для хрупкой танцовщицы, но Конан так и не дал ей отдохнуть в Кассали — проведав, что в город чуть раньше них прибыл стигиец, он предпочел остановиться в другом месте: слишком опасной представлялась ему встреча с Тут–Мекри. Затем в голове варвара возникла идея: вновь, как в Кешане, использовать таланты Мюриэлы, прием на сей раз девушке предстояло сделаться воплощением богини Небетет. Киммериец полагал, что жрецы не смогут ничего возразить, если Небетет повелит им передать часть хранившихся в святилище богатств тем, на кого она укажет. Была у него и еще одна неплохая мысль: добросердечная богиня могла бы посоветовать королю назначить его, Конана, главнокомандующим пунтийской армией.