Андре Олдмен - Заговор теней

Киммериец перевел взгляд на гибкий стан девушки, едва прикрытый полупрозрачной накидкой, и заметил под тонкой тканью сверкающий алыми и зелеными искрами набедренный пояс с подвесками в виде бубенчиков и петель, спускавшихся с левого бока, на точеной шее — алмазное ожерелье и шнур с золотыми розетками в густых волосах…

— Украшения клинхов прекрасны, — пробормотал он, — ты — словно дивное видение, посланное Сомой…

— Еще не проснулся, кшатрий?

Конан не узнал голоса вендийки: говорила она плавно и слова выговаривала правильно и красиво.

— Кто такие клинхи?

— Уже забыла песьеголовых?

— Ах, эти… — Дивное видение презрительно скривило губки. — Послушай, млеччх, я не знаю, почему ты решил, что мои драгоценности из Дангуна. Гадхарцы не имеют никаких дел с презренными потомками трехголового чудовища. Между нами нет взаимопонимания, хотя мы и готовы к диалогу. Но я пришла не за тем, чтобы обсуждать политические проблемы. Я пришла, чтобы молить тебя отдать мне Плод Желаний.

— Ба! — изумился варвар. — Зачем он тебе вдруг понадобился?

— Чтобы спасти моего отца.

— А что с ним?

— Он может умереть.

— Ты раньше не говорила, что твой отец болен.

— Раньше?! Когда это "раньше", хотела бы я знать?

— Ну, хотя бы на том косогоре… Момент для просьб был поудачней.

Девушка немного помедлила, словно собираясь с мыслями.

— Мне непонятны твои слова, кшатрий, — сказала она наконец, — ты устал после состязаний, разум твой затуманен усилиями, приложенными для достижения победы. Но у меня нет времени ждать, я предлагаю в обмен на Золотой Орех самое дорогое, что у меня есть…

— Что же?

— Я позволю тебе сорвать прекрасный цветок, которого не касался еще ни один мужчина!

Тут Конан окончательно уверился, что спит и видит сон. Полнолуние все-таки, в такие ночи мало ли чего может привидеться…

— Сдается мне, — сказал он, прикрывая глаза, — что в прошлый раз ты называла это "пещерой наслаждений". И пусть я стану бородатым отшельником, если уже не вошел в нее однажды…

Она так толкнула его в грудь, что варвар мигом сел на постели.

— Презренный! — вскричала девушка, отступая вглубь комнаты. — Ты оскорбляешь меня!

— Хватит! — Киммерийцу уже надоело это представление. — Ступай к себе и надень маску. Если кто-нибудь увидит, что анупра шастает по дворцу без дозволения, ее, думаю, просто высекут.

Женская фигурка метнулась к двери, и он услышал слова, полные ненависти:

— Я отомщу тебе за унижение, ничтожный млеччх!

— К твоим услугам, — пробормотал Конан, откидываясь на подушки. — Когда ты снова мне приснишься…

Он почти забыл о своем странном видении за следующие два дня, наполненных приятными государственными заботами. Заботы сводились к рассылке людей, собиравших, согласно обычаю, подати для Одноногого Синга. Горы мешков, штабели сундуков и ящиков громоздились во дворе золотого дворца; беспрерывной чередой шли навьюченные лошади и ослы, буйволы тянули тяжелые повозки, полные добра: гадхарцы приносили дань, долженствующую обеспечить им благоволение богов и процветание — до следующей Халипуджи. Находились, впрочем, такие, кто более полагался на острые клинки пуджаров и втайне надеялся, что млеччх не выстоит целый день на одной ноге и добро вернется к своим хозяевам; но эти помалкивали.

Пред очи Конана являлись вельможи с доносами друг на друга — он гнал их прочь. Приходили тяжущиеся — он предлагал каждому решить дело в честном поединке. Какие-то женщины с раскрашенными лбами и полными животами умоляли разрешить им повсюду следовать за любезным героем и клялись целовать следы его божественных ног — варвар только смеялся. Разве не сможет он теперь купить столько женских ласк, сколько пожелает? Зачем ему свита фанатичных привержениц, которые к тому же взвоют, как только покинут свои теплые края?

Он не видел девушку все это время и вспомнил о ней только теперь, стоя на помосте под палящим солнцем. Может быть, Ка Фрей действительно приходила к нему той ночью? Шутка? Или все-таки сон?

Воспоминание тревожило киммерийца, и смутное ощущение надвигающейся беды постепенно нарастало в его душе. Солнце светило все так же ярко, пуджары выделывали свои штуки, радующие глаз бывалого воина, жрецы, зачерпывая воду, уже шаркали рогами по дну котла. Церемония подходила к концу, а вместе с ней близилось и освобождение: наконец он сможет покинуть уже порядком надоевший Город Слона и отправиться, куда пожелает. Он снимет с анупры маску и возьмет ее с собой, пусть будет его спутницей, пока пожелает. Когда они достигнут Айодхьи, он поделится с вендийкой своими богатствами, в конце концов, в том, что они ему достались, есть и ее заслуга. Еще немного…

Но чувство опасности все нарастало, словно темная сила, таящаяся в храме на рыжем холме, решила наконец явить свою силу. Там, за черными стенами, возникало и ширилось, как грозовое облако, нечто…

И беда пришла — в облике Вегавана на взмыленной лошади. Вазам пронесся по площади, словно самум по барханам пустыни: взметая тучи песка и сбивая зазевавшихся. Разом осадили своих коней пуджары, опустили сабли, застыли, в ожидании глядя на сановника.

Натянув поводья, вазам поднялся в стременах и прокричал так, что услышали, должно быть, нищие за городскими воротами:

— Люди! Гадхарцы! Страшная весть!

Замерли жрецы, замерла толпа, теснившаяся вдоль стен.

— Наш раджуб мертв!

"Мертв… раджуб умер…" — прошелестело над площадью.

Вазам выхватил саблю, взмахнул над головой.

— Раджуб Гадхары скончался, — снова закричал он, — и убил его млеччх!

Сверкнувшим на солнце клинком Вегаван указал на помост.

ы убил раджуба. Ты убил слона пуджаров. Ты достоин смерти. — Лжешь… знаешь, что лжешь…

— Да, лгу. На самом деле и раджуб, и слон просто спят. Я дал повелителю напиток Сомы, а ты усыпил животное. Но это все равно. Все считают тебя убийцей. И ты не выдержал испытания…

— Это твоя месть, вазам?

— Я выше мести. Мною движут высокие побуждения. Тебе не понять их, варвар.

— Твои высокие побуждения — просто жажда власти. Чувство, знакомое даже обезьяне.

— Пытаешься меня оскорбить? Это нехорошо с твоей стороны. Я все-таки сохранил тебе жизнь… Пока!

Пот заливал глаза киммерийца. Он едва различал своего собеседника. Вегаван, облаченный в длинное фиолетовое одеяние с шафранной каймой, стоял посреди каменного круга, поставив одну ногу на красный треугольный выступ. Пылали огни в медных чашах на высоких треногах. Жара, сернистый запах и мрак, покрывавший все за спиной сановника.

В его последних словах была правда. Если бы вазам не приказал пуджарам остановиться, воины изрубили бы варвара на куски. И не спасла бы кольчуга клинхов, а ударов парировать он не мог, скованный ядом Бледной Лягушки.