Александр Бушков - Чертова Мельница

Он поймал на себе внимательный взгляд Черноволосого — нет, ни какого бы то ни было воздействия с его стороны, ни попытки магически прощупать. Просто слишком уж внимательный, слишком уж цепкий взгляд. Интересный человек, нужно его хорошенько запомнить, при случае, в более удобных обстоятельствах, быть может, и следует пообщаться…

Черноволосый не отводил взгляда — и Сварог, отвернувшись от него, принялся демонстративно чесать лапой за ухом, изображая натуральнейшую собаку.

…По деревне он бродил невозбранно, никто на него не кричал и не гнал — поглядывали, с ухмылочкой крутили головами, и только. Сидевшая у колодца кучка охотников — среди них был и тот, балагур — приветствовала его веселыми возгласами. Один как раз рассказывал, что считающая собака — это, в принципе, не так уж и удивительно, вот сам он видел одного гончака, так тот был даже почище, читать умел… ну, не так чтобы книги, но вот вывески читал, сразу определял, где корчма, где управа, где гербовые доски королевских лесничих с запрещающими охоту надписями. Судя по реакции слушателей, оратор давно числился среди записных вралей…

Сосчитав по просьбе охотников очередную порцию монет и пуль, получив за это кусок пирога с зайчатиной, Сварог сжевал вознаграждение, помахал хвостом и направился дальше. Он и сам не знал, зачем слоняется по улицам, не рассчитывал обнаружить ничего странного — просто тянуло, коли уж выпал случай, осмотреться как следует.

Ну, и толку? Повсюду — самые обычные люди, поглощенные самыми обычными занятиями, нигде не то чтобы следа магии, но и той загадочной непонятности, что исходила от…

— Бетта, ну хватит, что ты!

Сварог резко остановился, повернул голову. Бетта?!

На лавочке у ворот ревела девчоночка лет шести, светленькая, в синем платьице и красном корсажике. Зажав лицо ладошками, рыдала самозабвенно, взахлеб, как умеют только в детстве. Другая девчонка, гораздо старше, лет четырнадцати, сидела перед ней на корточках и пыталась успокоить:

— Бетта, да хватит уже! Ну что такого случилось?

— Они уходят… Очень-очень далеко… — всхлипывала Бетта.

— Да кто?

— Друзья… Подружки…

— Ох, ну ты опять выдумывать начинаешь… — по-взрослому серьезно вздохнула вторая, очень похоже, старшая сестра. — Сколько можно, Бетта? Никто никуда не ушел, все друзья и подружки в деревне, только Ксанти уехал с отцом в город, но он же непременно вернется деньков через пару…

— Ты не понимаешь… Это не те… Это те, которые там… — Бетта подняла к небу заплаканное личико. — Они уже уходят, и неизвестно, когда вернутся…

— Ой, да не выдумывай! Ну какие у тебя там могут быть друзья? Там — Высокие Господа Небес… Горе ты мое, ты ж уже большая, должна понимать и не завираться совсем уж… О! Смотри, кто пришел! Ученая собака, которая считать умеет. Хочешь, она тебе посчитает? Ты ей что-нибудь покажешь, а она посчитает, сколько у тебя чего… Песик! Песик!

— Не надо мне никакого песика… — рыдала Бетта. — Ничего не хочу считать. Они уходят, сами сказали…

Сварог смотрел на нее во все глаза: ну, здравствуй, милая… Нужно запомнить дом, ворота, непременно встретимся в другое время, нужно же узнать, как тебе такое удается… Не телепатка же ты, ничего такого не ощущается. Обязаны быть какие-то приспособления, непременно…

Он побрел дальше. Собственно, и не было смысла шляться дальше по Туарсону — хватало и того, что он обнаружил Бетту. Нет, ну а вдруг? Вдруг что-то да откроется …

Но ничего ему больше не открылось — кроме развеселой компании парней и девушек, сидевшей на аккуратно сложенных у забора бревнах — неошкуренных, сухих, сразу видно, явно предназначенных на дрова. Он не свернул бы в тот переулок, прошел бы мимо. Но замер, как вкопанный, услышав вслед за аккордами виолона знакомый баритон:

Среди прочих на бревне непринужденно разместился граф Гаржак, одетый соответственно принятой на себя «легенде». Самую чуточку ломаясь, со всеми повадками городского ухаря невысокого полета, томно ухмыляясь, он наигрывал и пел с преувеличенной театральностью:

Судя по лицам остальных, граф давно был принят в компанию. Интересно, наткнулся он уже на Бетту, живущую в паре минут ходьбы отсюда, или продолжает искусные подходы …

Господи, Гаржак… Из того мира, куда неизвестно когда удастся вернуться… Сварог стоял, тоскливо уставясь на меломанствующего графа: вот уж кто великолепно умеет читать по-писанному… но не при остальных же писать… знать бы, где он остановился… но завтра с рассветом фигляры собрались тронуться в путь… Остаться здесь? Найти Гаржака? Но даже если Сварог его отыщет и объяснится, графу придется добираться до Гаури даже дольше, чем Сварогу до гланской границы. Так что бессмысленно…

— О! Собака! Та самая, ученая!

— Тю-тю-тю! Иди сюда!

— Иди, посчитаешь что-нибудь! Колбасы дадим!

— Это еще что! — засмеялся Гаржак. — Видел я одного пуделя, так тот умел натуральнейшим образом выговаривать «вино». Больше, правда, ничего не умел…

— А что… У Бонета пес выговаривал «мама», я своими ушами слышал, когда пес еще был живой…

— Иди сюда, счетовод!

Совершенно не тянуло их развлекать, муторно стало на душе невероятно — и Сварог, бросив на Гаржака последний тоскливый взгляд, затрусил прочь.

…Староста степенно вошел под навес возле постоялого двора, где обедали все четверо — а рядом примостился Сварог со своей миской, в охотку наворачивая вареную требуху с кашей. Лицо у старосты было непроницаемое, замкнутое, его сопровождал рослый малый в одежде охотника, с ножом на поясе.

Ортаг отложил ложку, привстал:

— Наше почтение, жамый…

— Наше почтение, — без выражения сказал староста. — Вы доедайте, не вставайте, чего уж… Я не губернатор какой… Хорошо вас тут кормят?

— Неплохо.

— Ну вот и ладненько… — вздохнул староста. Положил на стол из некрашеных досок небольшой звякнувший мешочек. — Тут вот еще немножко, к тому, что вы собрали… От управы, стало быть… В дороге пригодится…

— Благодарствуйте… — сказал Ортаг чуть настороженно.

Сварог его понимал. Был в этом внезапном визите оттенок некоей странности — с чего бы высокой по здешним мерам персоне, старосте процветающей фригольдерской деревни, лично снисходить до бродячих фигляров, чтобы подбросить им еще малую толику денежек. Послал бы писца или этого вот молодчика, уставившегося очень уж неприязненно…