Кристина Стайл - Дань с жемчужных островов

Как позже узнал Балаи, за дверью, находившейся впереди, входящему представал дом, где обитал Варкус с семьей и учениками. Это был даже не дом, а, скорее, дворец, сложенный из белого камня, с двумя островерхими башнями к бокам. В одной из них располагалась огромная библиотека, которую начал собирать еще дед художника, а в другой находилась комната, в которой мастер уединялся, когда обдумывал очередной заказ или, осененный вдохновением, зарисовки своих будущих шедевров.

Фасад дома поднимался уступами, и от этого здание казалось гораздо выше, чем было на самом деле. Высокие окна состояли как бы из двух частей. Нижние половины были прозрачными, а в верхних всеми цветами радуги играли изумительной красоты витражи.

За домом раскинулись чудесные сады, за которыми ухаживали садовники. Должности эти были наследственными, так что деды нынешних садовников работали на деда Варкуса, который и основал поместье. В садах росли невозможные деревья, в том числе и фруктовые, цвели различные цветы, так удачно сменявшие друг друга, что, казалось, тут царит вечное лето. Широкие тенистые аллеи с установленными на них резными скамьями были излюбленным местом прогулок Варкуса.

За садами шли огороды. Мастер предпочитал овощи, только что снятые с грядки, и потому его слуги никогда не ходили на рынки. К тому же он был весьма недоверчив и ел только то, то было произведено руками проверенных людей, опасаясь за свою жизнь и здоровье. Именно поэтому за огородами располагались птичий двор, овчарни, хлева, а поскольку хозяин обожал лошадей, то и конюшни.

Предусмотрительные предки Варкуса устроили свое жилье так, что в поместье, если бы возникла такая необходимость, можно было выдержать многолетнюю осаду, ни в чем не нуждаясь и не отказываясь от своих давних привычек»

Все это стало известно Балаи несколько позже, когда он, любезно принятый знаменитым художником, прожил в его доме в качестве ученика пять лет. Это был самый малый срок, отведенный Варкусом на обучение. Мастер вообще любил говорить, что для настоящего художника пора ученичества не кончается никогда, потому что его истинный учитель — жизнь.

— Варкус примет тебя в мастерской, — пояснил стражник и повел Балаи к двери, расположенной справа.

За ней в маленьком дворе стояло небольшое и очень скромное с виду здание, где Варкус проводил обычно но менее половины дня, а его ученики вообще покидали мастерские лишь для того, чтобы поесть, принять ванну и выспаться. Если кому-то такой распорядок дня казался слишком напряженным, он просто-напросто переставал числиться в учениках Варкуса и навсегда покидал его дом.

Балаи сделал глубокий вдох, словно собирался нырнуть на большую глубину, и решительно переступил порог мастерской. Навстречу ему из-за широкого стола, на котором были разложены куски поделочных камней и различные резцы, поднялся высокий мужчина лет сорока с небольшим, широкоплечий и, судя по всему, сильный и ловкий. Светло-каштановые длинные волосы, лежавшие крупными волнами, открывали высокий лоб и падали на спину. Аккуратно подстриженная борода была тщательно расчесана. Красивые карие глаза, обычно холодные и проницательные, смотрели внимательно и по-доброму.

— Ты хочешь у меня учиться? — спросил Варкус, и голос художника, низкий, бархатный, казалось, проник в душу оробевшего юноши.

— Да, — кивнул Балаи и больше не мог вымолвить ни слова.

— Покажи, что ты умеешь. — Мастер протянул юноше резец. Балаи удивился, насколько изящны руки Варкуса с длинными, тонкими, как у женщины, пальцами. — Присаживайся. Ты когда-нибудь работал с камнями?

— Нет, — замотал головой Балаи. — Я пробовал лишь рисовать и лепить.

— Хорошо. Тогда пройди вглубь мастерской. Там есть бумага и угольки для рисования. А вон там, справа, найдешь глину. Когда будешь готов, позови.

Варкус снова погрузился в работу, а Балаи, положив на пол свой дорожный мешок, отправился искать бумагу, преследуемый испытующими взглядами пяти учеников художника, успев при этом заметить, что, к его радости, ни один из взглядов не был недоброжелательным.

Быстро отыскав все необходимое, юноша взял в руки уголек и задумался. Что бы такое изобразить, чтобы Варкус сразу понял, что из Балаи может выйти толк, и оставил его у себя? Пока он размышлял, рука сама потянулась к бумаге, и вскоре на белом листе отчетливо проступили величественные горы, над ними поплыли легкие облака, а по острым камням весело запрыгала стремительная речка.

— Довольно, — услышал он у себя за спиной чарующий голос мастера. — У тебя неплохая рука. И глаз верный. Красками рисовать не пробовал? — Балаи отрицательно мотнул головой. — Ничего, у тебя еще все впереди. Оставайся.

И потекли дни ученичества. Они складывались в месяцы, месяцы — в годы, но Балаи сетовал лишь на то, что время бежит слишком быстро, ибо только здесь, познавая глубинную сущность искусства, юноша чувствовал себя необычайно счастливым. Все казалось ему интересным и важным. С трепетом и восторгом изучал он творения величайших древних художников, которые несколько поколений предков Варкуса старательно собирали, чтобы потомки но утратили представления о красоте. Затем долгими днями усердный ученик копировал статуи, барельефы, рисунки, картины, чтобы отработать четкость линий и чистоту формы. Учитель не раз говорил, что такая работа рождает лишь хорошего подражателя, но не творца, однако и это необходимо, ибо Великие Древние не зря оставили после себя наследие. По нему, как по мудрым книгам, должны учиться благодарные потомки. А творцом человек становится лишь после того, как понимает: у него есть что сказать людям.

— Прежде чем браться за работу, — поучал своих подмастерьев Варкус, — долго думайте над тем, что хотите создать. Вы уже овладели мастерством хороших ремесленников, теперь добивайтесь выразительности. Возьмите любой материал и одухотворите его. Пусть руки выполняют веления сердца и разума.

Чем больше Балаи узнавал Варкуса, тем больше восхищался этим человеком. Боги указали художнику его предназначение, одарили его множеством талантов. Если он брался за кисть, полотно оживало. Изображенные им люди, казалось, беседовали с теми, кто на них смотрел, деревья колыхались под дуновением ветра, цветы благоухали, а солнце грело тонкими, едва уловимыми лучами. Если Варкус присматривал какой-нибудь поделочный камень, под его резцом тот обретал душу. Презренное золото и холодные самоцветы превращал он в удивительные волшебные сказки, и даже дурнушка становилась красавицей, если на ней было надето украшение, сотворенное Варкусом. Однажды художник показал Балаи крошечную серебряную статуэтку танцовщицы, и восхищенному ученику почудилось, что зазвучала музыка, а изящное тело танцовщицы начало изгибаться в такт ей.