Сурен Цормудян - Когда завидуют мертвым

— Славик. Неужели ты это сделал бы? — тихо спросил Николай у Сквернослова, когда они чуть отошли от могилы.

— Даже не знаю, что на меня нашло. Я не знаю, Коля. Может, да, а может, нет. Подумать даже об этом теперь жутко, — вздохнул Сквернослов. — Ты знаешь, там, в Надеждинске, было все как-то просто и легко. Все на виду. Все знакомы. У всех одно дело. Со всеми все ясно. Этот умный, этот глупый. Но все свои. Все привычно. А теперь. Все как-то… И облик человеческий теряешь. Прямо чувствуешь, как иной раз кожа облазит и вырастает шкура. Или чешуя. Или еще хрен знает что. Не взаправду, конечно. Но чувствуешь. Звереешь.

— Так нельзя, Славик. Надо человеком оставаться в любой ситуации. Понимаешь?

— Ой, ладно тебе, — досадливо поморщился Сквернослов. — Ты моложе меня, и еще учить будешь. — Он махнул рукой.

— Это ведь не я тут девчонку изнасиловать пытался! — нахмурился Васнецов.

— А забыл, как ты эту инвалидку грохнул? А?!

Это был удар ниже пояса. Николай не знал, что ответить на это. Он скорбел о Ране каждую минуту. И все время думал, что если бы она осталась жива, то не приходила бы к нему во снах и не открыла бы ему глаза на многие вещи. Это было странно — думать о том, что было бы, если…

— Мы ведь благое дело для всех делаем. Нам надо оставаться людьми, — пробормотал наконец он.

— Опять ты со своими благими целями, — ухмыльнулся подошедший к ним Людоед. — Что дает тебе право отличать благое от худого? Чем отличается добро от зла? Вот подумай. Почему ты так в этом уверен? Может, есть незыблемые каноны? Может, есть истина? В чем она? Она определяется христианскими догматами? Или законами шариата? Может, протоколами сионских мудрецов или книжкой «Майн кампф»? А может, космополитским журналом? Торжеством демократии на человеческих костях или мировой пролетарской революцией? А может, атомной бомбой? Ну что ты уставился на меня, Васнецов? Можешь ответить? Просто если ты сам для себя определяешь истину и правоту, то это лишь твоя правота, которая будет кривдой для многих других. А истина, знаешь, в чем?

— В чем? — Николай недовольно посмотрел на Илью.

— Да в том, что ее нет. Истина лишь в хаосе. Хаосом определяется все в этом мире. Хаос — это краеугольный камень всего сущего в мироздании. Нет одинаковых камней. Нет одинаковых людей. Два раза не войти в одну и ту же реку. И даже одинаковые идеи каждый понимает по-своему. Даже в закономерностях есть погрешности. Вот есть Солнце, и вокруг него вращаются планеты. Они расположены от Солнца с математической закономерностью, но расстояние не является постоянным. И после четвертой планеты, Марса, вместо следующей по закономерности планеты лишь груда камней. Что это? Хаос. Все планеты, по идее, должны вращаться в одну сторону, подчиняясь истине небесной механики, но Венера вертится в обратную от других. Уран вообще катится, лежа на боку. Что это? Хаос. Все находится в движении. В хаотическом движении. Красивая и умная женщина выбирает спутником жизни глупого и неблагородного человека. Наглого и беспринципного. Тут есть гармония? Хрен там. Это хаос. Добрый и романтичный мужчина теряет голову от шлюхи. Это любовь? Нет, это хаос. Родители возлагают надежды на родившееся чадо, но он вырастает совсем другим человеком. И это хаос. Непонимание между людьми. Хаос. Политическая конфронтация и вооруженные противостояния. Хаос. И все добродетели, такие как любовь, божьи заповеди и все прочее, людьми придуманы лишь от страха перед хаосом, который не обуздать. Который безмерно правит вселенной. Мы чуть друг друга не поубивали в подвале недавно. Разве это не хаос и диссонанс? Оно самое!

— Тогда зачем ты примкнул к нам? — произнес Николай, чувствуя подавленность от слов Людоеда.

Он ощущал его правоту, но этому ощущению изо всех сил сопротивлялся. Он хотел верить в хорошее. Он хотел быть уверенным, что Людоед лукавит и говорит так от злобы. Но стоило задуматься над его примерами, как выходило, что он прав. Однако если все хаос, то и правота его лишь относительна и убедительна лишь для него. А это значило… И все равно это значило, что все в мире — это хаос. Замкнутый круг получился. Но если истина в хаосе, то и круг этот порочный можно разорвать. Или нет?

— Я пошел с вами, потому что люблю бросать вызов. Всегда и везде. А это сильный вызов тому, что сделал сам человек. И может, это даст мне шанс снова увидеть солнце, если тучи расступятся. И может, снега сойдут и когда-нибудь я сяду на поросший зеленой травой и одуванчиками берег реки, разожгу мангал и буду есть шашлык, попивая березовый сок, и смотреть на закат. Мне плевать на людей. Мне природу жаль.

— Тебе знакома жалость? — усмехнулся Николай.

— Конечно. Жалость как элемент хаоса. Человеку надо что-то сделать, чтобы почувствовать жалость. Мы угробили наш мир. И жалеем теперь. Ты слышал мой разговор с этой дрянью, амазонской королевой? Мы заговорили о древней легенде, про Ахиллеса и Пентиселею. Эта история, конечно, нереальная. Но это притча. Это предупреждение людям. Ахиллес сразился с воинственной царицей древних амазонок по имени Пентиселея. Он победил ее, пронзив копьем шею девице. И в этот момент он заглянул ей в глаза. Пока она умирала. Этого оказалось достаточно, чтобы он понял, что безмерно любит ее. Какая ирония, правда? — Людоед усмехнулся. — Представь, каково ему было. Он полюбил и одновременно потерял ее. Он сам ее убил. И она угасла у него на руках. А он и хотел повернуть все вспять, но не мог. Это необратимо. Так вот, Ахиллес — это все человечество. А Пентиселея — не та сука, которую я в подвале грохнул, а истинная Пентиселея — это наша планета. Земля. Человек думал, что он царь природы. Что он особенный. Он боролся с силами природы для удовлетворения своих потребностей. И? Он пронзил Землю своим копьем, и теперь она умирает. Ахиллес не смог спасти свою возлюбленную. А мы, быть может, имеем такую возможность. И это вызов самой истории. Вызов мифу и самому хаосу. Понятно тебе?

— Наверное, да, — пожал Николай плечами. — Скажи, а ты… Ты тоже жалеешь о том, что убил Ирину Листопад?

— Ох, какие же вы все-таки неугомонные, — зло улыбнулся Крест. — Я уже раз двадцать сказал, что этой темы никто касаться не должен. Нет, пацан. Я ни о чем никогда не жалею. И, упреждая твой следующий идиотский вопрос, я тебе скажу еще одну вещь. Я никого никогда не любил. Я — Людоед. Все, пошли к луноходу. Пора уходить.

— Но…

— Без всяких «но»! — рявкнул Илья. — Я сказал, хватит. Не знаю, кто и что тебе наплел, но я, черт возьми, Людоед! Ни о чем не жалею и никого не люблю! Или ты заткнись уже, или посоли себя сам! Эй, Варяг, пошли уже! Скоро рассвет! Досветла лучше покинуть городскую черту!

Все бросили прощальный взгляд на свежий холмик могилы отца и дочери и направились в сторону гаражей. Пси-волк еще какое-то время слушал далекие звуки, уже недосягаемые для слуха людей, а затем, когда Нордика позвала его коротким свистом, бросился их догонять.