Андрей Бондаренко - Снега, снега

– Что делать дальше? – чувствуя, как вдоль позвоночника побежали шустрые ласковые мурашки, спросил Чингиз.

– Выпей шаманской настойки, – поднося к его губам изогнутый рог горного яка, предложила старуха. – Не отрывай затылка от камня! Нельзя! Глотай. Ещё. Ещё…

Напиток – кисло-приторный на вкус – приятно обжигал горло. В усталом за долгий день теле поселилась блаженная лёгкость. В голове приятно шумело…

– Закрой глаза! – приказал звонкий голос, в котором не ощущалось ничего старушечьего. – Крепче! Молодец…

– А, что дальше?

– Ничего. Жди. Только – жди… Стой, где стоишь и не двигайся. Когда услышишь первые удары в бубен, тогда глаза и откроешь. А дальше – как получится… Откуда – бубен? В моём старом походном мешке – всякое найдётся…

А потом пришёл сон. Вернее, сладкая предательская дрёма – неверная и обманчивая.

Перед внутренним взором Чингиза навязчиво замелькали цветные рваные картинки: череда низких серых зданий, бородатый высокий старик, облачённый в тёмно-фиолетовый балахон, железные тёмно-зелёные кони, оснащённые – вместо ног и копыт – чёрными вертящимися колёсами… А ещё в этом сне была она, стройная и безумно-красивая черноволосая женщина – с фиалковыми глазами молодой степной кобылицы…

Время текло медленно и вязко. Незнакомка – в том странном сне – ласково улыбалась и призывно махала рукой. Хотелось смеяться от радости и бежать, бежать, бежать… Куда – бежать? Конечно же, за ней. За той, предназначенной Богами…

Раздался размеренный ритмичный перестук.

«Пора», – подумал Чингиз и, безжалостно отгоняя усилием воли призрачное наваждение, открыл глаза.

Вокруг царил тревожный, серо-призрачный полусумрак. Наступил час волка. Невдалеке трескуче догорал шаманский костерок.

Чуть в стороне от костра, внимательно вглядываясь в тёмный восточный край ночного неба, застыла старая Гульча.

«Куда подевались её грязные обноски-лохмотья? – мысленно удивился Чингиз. – Да и горб пропал без следа…»

Шаманка была облачена в широкий бордовый малахай до самой земли, щедро украшенный разноцветным бисером и блестящими монетками. На её голове красовалась островерхая монгольская шапка, отороченная пышным мехом неизвестного животного. Лицо пожилой женщины было испещрено красно-чёрными узорами – вычурными и странными.

Гульча, несколько раз сильно ударив в бубен, прокричала несколько гортанных и резких фраз.

Странно, но на Небесах её как будто услышали: через мгновение на восточном краю небосклона затеплилась робкая розовая нитка зари. Звёзды начали, тускнея, исчезать. Бледная Луна, потеряв где-то половинку своего круга, визуально приблизилась к западной линии горизонта.

Шаманка закружилась в каком-то странном танце, полном резких и угловатых движений, и запела – на незнакомом языке – что-то очень тягучее и рвано-непостоянное. Порой в её песне проскальзывали просительные и жалостливые нотки, иногда же, наоборот, угадывался яростный, ничем не прикрытый гнев…

Удары в бубен участились.

Старуха, медленно и плавно обойдя несколько раз вокруг догорающего костра, направилась к Чингизу. Глаза – молодые, яркие, изумрудно-зелёные – приблизились к нему вплотную.

«Какие же у неё красивые волосы! – пробежала в пустой голове одинокая шальная мысль. – Огненно-рыжие, блестящие. И бородавок больше нет на носу…»

– Смотри на меня! – велел звонкий голос, в котором не ощущалось ничего старушечьего. – В глаза мне смотри, степной жеребёнок! Не мигая, смотри! Ещё! Ещё! Ещё…

Изумрудно-зелёная зелень, сноп ярких жёлто-фиолетовых искр, ультрамариновая вспышка, угольная чернота…

Он пришёл в себя. Жаркое оранжевое солнце стояло-сияло высоко над головой. В бездонном голубом небе – плавно и величаво – парили степные орлы. Где-то, как казалось, совсем рядом, беззаботно звенели легкомысленные жаворонки. Пахло походным дымком и наваристой мясной похлёбкой. В отдалении слышалось призывное конское ржание.

– Вставай, мой степной хан, – уважительно прошамкал глухой старушечий голос. – Время пришло. Перекусим и тронемся обратно.

Чингиз сел и огляделся по сторонам. Его гнедой конь, войдя по пузо в реку и жадно поводя тугими боками, пил хрустальную степную воду. Костёр горел на прежнем месте. Над его пламенем был пристроен бронзовый котелок, в котором лениво кипело какое-то варево.

– Сушёные лягушки и крылья летучих пещерных мышей? – брезгливо морща нос, спросил Чингиз.

– Обижаешь, степной хан, – старательно помешивая в котелке гладко-струганной дощечкой, хихикнула Гульча. – Пока ты спать изволил, я успела подбить – из пращи – жирного зайца. Вставай, светлоликий. Умывайся. Будем кушать.

Старуха была прежней – горбатой, седовласой, в грязных лохмотьях, с разноцветными бородавками на горбатом длинном носу.

– Сперва – Предсказание, – неловко проводя ладонью по сонному лицу, заупрямился Чингиз. – Всё остальное – потом.

– Будь, молодой и симпатичный хан, по-твоему, – понятливо вздохнула шаманка. – Слушай… Женщину, которая заберёт твоё глупое сердце в полон, ты встретишь в другом Мире…

– Как это – в другом Мире?

– Никогда, мальчишка, не перебивай старших!

– Хорошо, не буду. Извини.

– Могучие Боги тебя извинят. Если, конечно, не забудут – в суматохе важных и неотложных дел… На чём это я остановилась?

– На прекрасной женщине, которая похитит моё глупое сердце, – любезно подсказал Чингиз.

– Вспомнила. Спасибо… Эта женщина будет высокой и стройной. В светло-серых одеждах. С короткими чёрными волосами. Она полюбит тебя. Ты, степной хан, полюбишь её. У вас всё будет хорошо, лучше не бывает. Черноволосая женщина понесёт от тебя…

– Как же я найду этот другой Мир? – нахмурился Чингиз.

– Чёрное – на белом. Чёрное – на белом…, – дурашливо заблажила старуха. – Понимаешь, мудрый хан?

– Нет, не понимаю. Поясни, пожалуйста.

– Поясню. Это моя работа – пояснять и наставлять… Ищи, хан, чёрную пещеру в белой скале. Ищи, позабросив все дела. Чёрную пещеру – на белой скале…

– Ладно, буду искать, – заверил Чингиз. – Это всё?

– Нет, – покачала головой шаманка. – Ещё одно. Глядя в твои чёрные раскосые глаза, мне привиделось… Непонятное…

– Говори.

– Через некоторое время ты, узкоглазый хан, вернёшься в наш степной счастливый Мир. Вернёшься – вместе с беременной женщиной. Только волосы у неё будут белыми, как зимние снега.

– Как такое может быть? – рассердился Чингиз. – Полюблю – в другом Мире – чёрненькую. Она забеременеет от меня. А вернусь – с беленькой? Но тоже беременной? Что за ерунда?

– Не знаю, – запечалилась Гульча. – Предсказания и Пророчества, они такие. Всегда в них найдётся пакостная закавыка… Вот, и разбирайся, мальчик. Кто, в конце концов, здесь могущественный хан? Ты, или я? Ты? Вот, и отрабатывай высокое ханское звание, сил не жалея…