Оксана Демченко - Бремя удачи

– Понятно, – кивнула я. Набрала побольше воздуха и закричала на весь двор: – Поль! Поль, это я, Ренка!

Окно на втором этаже довольно скоро открылось. У джиннов тонкий слух. Впрочем, я и глухим не оставила особых надежд не расслышать мои вопли. Поль выглянул, улыбнулся и замахал рукой, чтобы нас пропустили. Я толкнула Геро в спину и дернула за рукав Шарля, шагнувшего было следом за аттийкой. Зачем? От нас Голему пользы ровно никакой.

– Скоро он поправится?

– Я стараюсь, мне помогают, – улыбнулся Поль. – Ты удачу как, даруешь?

– Еще вчера всю вбухала, сколько было.

– Спасибо. Тогда, пожалуй, скоро.

Он закрыл окно, и я снова поглядела на старшего оцепления, который собрался было улизнуть и прервать разговор.

– Значит, муниципалитет. Это мелочи, подождут. Полиция… А пошли, навещу я их. Пусть меня тоже арестуют за стрельбу. Тебя как звать?

– Ганс.

– Где полиция?

Парень слегка заколебался, но быстро справился с собой, кивнул, жестом вызвал новых людей в оцепление, снял пятерых и повел нас, да с сопровождением, в архив с черного хода. Там, оказывается, временно разместилась полиция. Я продиктовала показания, Шарль тоже изложил свои, все прошло быстро и без особых сложностей. На прощанье я самым добрым и мягким тоном пообещала: никогда и никому из дознавателей и иных чинов не видать удачи, если герр Брим будет хоть в чем-то обвинен. Те вняли, побледнели и проводили с уважением. На моей стороне неприкосновенность, предоставляемая птице удачи согласно международному договору. И еще семиметровая яма, мертвые джинны и столь же неживой охотник…

– Ганс, а что это за партия и что за пятьсот талеров? – заинтересовалась я, выбравшись на улицу.

– Мы взяли средства для Вилли, на лекарства и прочее необходимое, все расходы внесены в отчет, – почти сердито отмахнулся парень. – Только взяли мы деньги по-простому, угрозами. Бумагу оставили, там подпись Гюнтера. Они и уперлись: на нем долг, он виновен в покушении на средства партии. Значит, не патриот и… и исключат его.

Парень, кажется, всерьез расстроился. Я представила: Голем очнулся, рядом Геро, все хорошо. На кой ему эта их партия с ее заморочками? Но разве можно подобное сказать пацану семнадцати лет? Он же по уму и упрямству – считай, одногодок моего брата Сани, хоть и рост у него ого-го… И если патриотизм для него превыше всего, то и для герра Брима тоже. Я резко остановилась и оглянулась. Все мрачные. Значит, именно эта нелепая мысль так их грызет?

– Ганс, что такое патриотизм? Не хмурься. Я спрашиваю серьезно. Чтобы сказать «не патриот», надо дать определение первичному понятию. Мы сейчас пойдем к этим, которые исключают. И спросим. Ты не можешь так вот, сразу, сказать, но они-то должны. Пусть они мне объяснят, как патриотизм связан с деньгами.

– Нам не сказали, – пожал плечами Ганс.

Я хмыкнула. Если меня куда-то тянет, не стоит себя удерживать. Шарль повел бровью, явно сочувствуя тем, к кому я собралась обращаться с вопросами. И мы пошли. Я цокала каблучками, Шарль по привычке джиннов двигался беззвучно и мягко, как большой кот. Ганс и его ребята грохали ботинками на всю округу. Солнце пригоршнями разбрасывало солнечных зайчиков, и эти проказники прыгали по стеклам, делая весь город праздничным, радостным. Да и сами стекла в окнах были синие, чистые, наполненные небом. Мы миновали краем университетскую главную площадь: я успела заметить, что самолет все еще на своем месте, разбитый «хорьг» тоже. Дальше мы пошли, прыгая по камням и перебираясь через трещины. Рядом с замком Шарля суетились люди, наводили порядок и выстилали временные мостки, но еще не везде расторопность и организованность арьянцев смогли одолеть беспорядок.

Пройдя вдоль стены замка, мы свернули не к центру города, а поправее, к серым плоским кварталам при заводе. Ганс указал на самое высокое и опрятное здание из всех впереди, назвал его конторой и повел нас именно туда. Улицы здесь были более пыльными. Не потому, что их плохо убирали, просто зелени осталось слишком мало, а дома сгрудились плотнее. Автомобилей я не замечала долго и поэтому позволила себе идти прямо по дороге. Застилали ее не булыжники, а мелкая каменная крошка, замешанная с битумом. У нас пока это изрядная редкость, в Белогорске всего несколько улиц покрыты асфальтом, а вне города ровных дорог почти нет. Так что я цокала каблуками, оценивая удобство и заодно накапливая впечатления, чтобы вернуться домой и втолковать Потапычу на правах птицы: дороги – это важно. Есть в них удача. Или, что куда точнее, без них Ликре будет сложно на одной удаче выезжать…

Увлекшись мыслями, я совсем не глядела по сторонам, часто нагибалась, щупала покрытие и даже нюхала пальцы. Битум мне напоминает железную дорогу, ремпоезд и детство. Мы заливали таким вот битумом дорожки на переездах.

Рокот большого мотора вдали я сперва не выделила как важный и хоть как-то относящийся ко мне. Но звук приближался, и скоро стало очевидно: машина катит от конторы прямо сюда. Она вырвалась из-за угла и сразу оказалась очень близко. Мы были зажаты в узкой щели меж двух заборов, и я осознала: фарза напряглась и загустела, особенно для двух парней, которые шли впереди. Самым возмутительным и даже подлым было то, что автомобиль не пытался затормозить. Ровно до того момента, пока я не извлекла из сумки револьвер, подаренный Элен. Это уже, видимо, дурная привычка – таскать его с собой. И целиться в людей.

«Хорьг» затормозил и замер совсем рядом, я видела в мельчайших деталях хромовую отделку фар, рифленое стекло отражателей, глянец идеальной полировки капота. Это был роскошный, состоящий на две трети длины из мотора, двухместный спортивный автомобиль. Новейшая модель, прежде я такие видела лишь в магическом зеркале, во время обсуждения новинок следующего года. Даже и не думала, что их уже продают! И столь превосходная вещь, увы, досталась хаму. Я понимала одно слово из трех в речи незнакомца, но по белым костяшкам сжатых в кулаки пальцев Ганса догадывалась о смысле фраз в целом. Если коротко – мы свиньи. Не знаю, почему здесь, в Арье, в качестве оскорбления принято использовать именно «свиней», арьянцы охотно употребляют в пищу свинину…

– Кто такой? – Я запихнула револьвер в сумочку и дернула Ганса за рукав, отвлекая от рычания и попыток ответить на ругань.

– Густав Штольтц, – ровным тоном сообщил Шарль. – Рена, ты умеешь наткнуться на самых неслучайных людей города. Он хозяин этого завода, и, как я полагаю, он же главный социалист во всем городе.

– Вы-то мне и нужны, – улыбнулась я, поправляя берет и улыбаясь с некоторой многозначительностью. – Герр Штольтц, у нас есть вопрос о патриотизме. Что это такое и почему вы решили, что этого нет у Гюнтера Брима?