Елена Чернышева - Волчье племя

Будины предпочитали два цвета в одежде: красный и белый. Мужчины носили длинные рубахи, полотняные штаны и, в холодные дни, подбитые мехом безрукавки и отороченные мехом шапки с матерчатым верхом. На женщинах — такие же рубахи и, сверху них, очень пышные безрукавые платья. На головах у девушек были широкие налобные обручи из бересты, у многих — пестро раскрашенные, сзади это головное украшение завязывалось лентой — под косой. Замужние женщины волосы прятали под платок, как-то очень сложно и громоздко навязанный поверх берестяного наголовья.

Ронан отметил, что здешний народ как-то слишком неулыбчив и неприветлив: мужчины провожали воинов угрюмым, тяжелым взглядом, женщины пугливо отводили глаза, дети разбегались при приближении отряда… Ронан поделился своими наблюдениями с Славеном, но князев посланник сначала сделал вид, что не понимает и не видит ничего особенного в поведении людей, но потом объяснил эту особенность характера будинов многолетним лютым страхом перед волколюдами.

— Они слыхали, что князь нанял чужеземных воинов для похода на Великий Лес. Но они не знают, добра или зла им ждать от этого всего… Вы ведь уедете в конце-концов, если не поляжете все в Лесу. А им здесь жить! Они гадают, что же ждет Будинею, если волколюдов растревожат, но изничтожить не смогут! К тому же — они привыкли в каждом пришлом видеть волколюда, особенно — дети, их учат не доверять чужакам… Конечно, обычно волколюды, если и выходят из леса, то — поодиночке, но — не так давно, всего с год назад, они этот свой обычай нарушили, целой стаей из лесу вышли, рыскали по окрестным деревням, детей воровали, да не так, как обычно — сманивают, соблазняют чем да уводят в лес — а прямо-таки из рук у матерей вырывали, в дома вламывались! Целая стая… И в людском облике, и в зверином… Но оттого, что много их было, легче оказалось их выследить и уничтожить! Князь ратных послал, устроили засаду, перебили всех, хотя дрались они, ох, и лихо! Одну только девку взяли живой… Следствие учинили, сжечь хотели, да только ушла она! Колдовство применила какое-то и ушла — прямо их князевых подвалов, откуда до сих пор никто не выходил! А вот пять лет назад мы одного волколюда поймали, в Гелон доставили, потом, конечно, сожгли, но прежде он много интересного рассказал князю — про Лес, про то, как волколюдами они становятся, про главную их тайну: вот тогда-то у князя и зародился этот план, как нелюдей извести!

— А почему вы их именно сжигаете? Почему не каким-нибудь другим способом? — спросил Иссахар. — В этом тоже какой-то секрет, какой-то смысл есть?

— Смысл есть. У волколюда ведь две жизни: волчья и человеческая. В волчьем облике убьешь его — человеком возродится! Убьешь человека — волк восстанет и в Лес уйдет! А если сжечь — то тут уж ничего не остается… Мы и мертвых их жжем. Князь охотникам клич бросил, щедро платить обещал за каждого волколюда, чью голову и лапы ему, князю, в мешке привезут! Затем он их жжет… Кто-то говорит — глупое суеверие, как ни убьешь, дескать, все равно больше не встанет! А старики говорят — возрождаются волколюды. И я верю! Нелюди они… Колдуны! Если та девка из княжьих подвалов смогла уйти, то, значит, после смерти возродиться им — что плюнуть!

— Есть в этом что-то! — заметил Брикций. — Интересно, как стать волколюдом?

— А тебе зачем? — насторожился Иссахар.

— Так жизнь-то у нас с тобой какая опасная! Того гляди — подстрелят или зарежут! Так что умение после смерти вновь возрождаться, пусть даже в волчьем образе, мне не помешало бы!

— Глупый ты какой! — рассердился Иссахар. — Я бы даже шутить так не стал! По мне — лучше умереть, но до конца человеком оставаться!

— А чего хорошего в человеческом бытии? — вздохнул Брикций. — Все это скука, тлен и суета…

…Они уже приближались к Гелону. Уже виднелись вдали, на холме, белые городские стены: столицу от возможных внешних врагов охраняла все-таки каменная крепость. И вот тут-то, в последнем на пути к Гелону сельце, Ронан и его спутники впервые воочию узрели волколюда!

Их внимание привлекла беснующаяся толпа людей, вооруженных вилами, кольями и факелами, — казалось, все сельцо сошлось сюда, на крайний двор, к большому, ладному дому, украшенному двумя веселыми петушками на коньке. Мужчины ругались, женщины голосили, дети визжали… Подъехав ближе, Ронан заметил тюки соломы, передаваемые из рук в руки: их подбрасывали под стены дома. Какой-то мужик тянул из хлева упирающуюся корову, девочки-подростки ловили кур и гусей…

И на лицах у всех толпящихся здесь было выражение какого-то злобного торжества. Даже у детей, мечущихся под ногами вооруженных взрослых.

Ронан направил коня прямо в толпу.

— Не надо, не вмешивайся! Что тебе за дело? — крикнул вслед ему Славен.

«Если бы я никогда ни во что не вмешивался, ты не пришел бы ко мне на поклон, просить о помощи! Вся моя слава на том стоит, что я вмешивался во все, до чего мне, собственно, не было дела!» — подумал Ронан, поглаживая рукоять меча. Не любил он людей с таки выражением на лицах. Здесь пахло расправой… Здесь бесновалась толпа! А Ронан очень не любил, когда люди вот так сходились против кого-то или чего-то и становились толпой — в толпе нет места чувствам, разуму, справедливости! — люди, сбившиеся в толпу, способны совершить любую гнусность, то, на что никто из них сам по себе и не осмелился бы! Потому что за действия толпы некому отвечать… После они просто разойдутся по домам. И каждый будет винить другого…

На крыльце дома испуганно жались друг к другу трое малых девчушек, цеплялись за платье красивой, стройной женщины: на ней не было ни платка, ни наголовника, недлинные — до плеч — темные волосы растрепаны… Перед ней, закрывая ее и девочек, бессильно сжав кулаки, стоял мальчик лет десяти — из разбитого носа текла кровь, он ее поминутно слизывал с губ… А перед крыльцом, никого к нему не пуская, последним отчаянным усилием удерживая на расстоянии озверевшую толпу, врос в землю крупный бородатый мужчина: он бешено вращал над головой остро отточенным широким бердышем, готовясь опустить его на голову любого, кто сделает хотя бы лишний шаг к крыльцу!

— Что здесь происходит? — тихо и сурово спросил Ронан.

Толпа испуганно отхлынула — воин все-таки, чужестранец, на коне! — и Ронан смог подъехать к самому крыльцу. Мужчина с бердышем, тяжело дыша, смотрел на Ронана расширенными от отчаяния глазами: он готов был умереть, но не подпустить к своей семье!

Из толпы внезапно вылетела тощая старуха с узким щучьим лицом и, резко ткнув пальцем в сторону женщины на крыльце, взвизгнула:

— Ведьма!

Толпа ликующе взревела и двинулась вперед. Свистнул бердыш, едва не срубив старухе руку. Ронан выхватил меч и взмахнул им над головой: