Джон Норман - Исследователи Гора

– Я хочу удовлетворять их.

– И никогда больше не стану этого отрицать.

– Я никогда больше не стану этого отрицать.

– Я всегда буду делать все, чтобы удовлетворить самые глубинные, самые искренние сексуальные желания.

– Я всегда буду делать все, чтобы удовлетворить самые глубинные, самые искренние сексуальные желания, – проговорила она и посмотрела мне в глаза. – Даже если это рабские желания?

– Даже если это рабские желания, – подтвердил я.

– Даже если это рабские желания, – убежденно произнесла девушка.

– Скажи: «Я – рабыня. Я – твоя рабыня, господин».

– Я – рабыня. Я – твоя рабыня, господин, – повторила она, глядя мне в глаза. – Господин, я так счастлива! Я так невероятно счастлива!

Я кивнул, чувствуя, как со скрипом отворяются двери темницы.

Дикарка низко склонила голову.

– Я страдаю… Я молю господина прикоснуться ко мне.

– Смотри на меня, – приказал я. – И говори громче.

Она подняла голову.

– Я страдаю! – произнесла она чуть ли не с вызовом. – Я молю господина прикоснуться ко мне.

Я улыбнулся, а она залилась краской. Рабыня впервые вслух попросила господина о прикосновении.

Маленькая голая узница на холодных каменных ступеньках темницы отчаянно колотила кулачками в железную дверь. И вдруг… дверь поддалась. Малышка всхлипнула и задрожала всем телом. Неужто это чья-то чудовищная шутка? Она сильней толкнула дверь. Узкая, прямая полоска света едва не ослепила ее. Она зажмурилась и налегла всем телом; железо лязгнуло по камню – и дверь распахнулась. Рабыня замерла, ослепленная солнечным сиянием. Она не осмеливалась шевельнуться – вдруг появится госпожа Дженис Прентис, нещадно изобьет ее и снова заточит в темницу? Но разве госпожа не знает, что хорошенькая перепуганная обнаженная рабыня – это она сама?

Белокурая дикарка, привязанная к рабскому колышку, c улыбкой смотрела на меня.

– Я готова доставить тебе удовольствие, господин, любым способом, какой ты выберешь.

Я лежал на земле, опираясь на локоть, и молча наблюдал за ней.

– Прикажи мне, – попросила она.

– Не собираюсь.

– Господин?

– Если ты хочешь доставить мне удовольствие, можешь это сделать. Я тебе разрешаю.

– Но я – земная женщина. Разве ты не прикажешь мне?

– Нет.

– Неужели ты думаешь, что я, земная женщина, могу ублажать мужчину по своей собственной воле? Я усмехнулся:

– В это действительно трудно поверить… Ты хочешь доставить мне удовольствие?

– Да, господин.

– Можешь начинать.

– Но ведь я – рабыня!

Блондинка легко и грациозно поднялась на ноги. Привязанный к невольничьему колышку ремень достигал в длину семи футов.

– У меня есть сексуальные желания, – смело заявила она. – И я хочу доставить удовольствие господину. Я пожал плечами.

– Сегодня ночью, господин, ты привязал меня не к дереву, а к колышку. И привязь гораздо длинней, чем обычно.

– Ты очень наблюдательна и умна, – похвалил я. – От этого владеть тобой еще приятней.

– Ты ведь знаешь, господин, что я хочу сделать?

– Конечно.

Она внезапно закрыла лицо руками:

– Я не могу! Я не смею! Прикажи мне, прикажи!

– Нет.

Я не хотел ее торопить.

Блондинка открыла лицо, утерла слезы и попросила:

– Привяжи меня на ночь, господин.

– Хорошо.

– Нет, нет! – испугалась она. – Не надо!

– Хорошо.

Она выпрямилась и улыбнулась; глаза еще блестели от слез.

– То, что я сейчас сделаю, – торжественно произнесла она, – я сделаю по своей собственной воле. У меня есть сексуальные желания, и я открою их моему господину в надежде, что он смилостивится надо мной и удовлетворит их. Я надеюсь, что понравлюсь моему господину и он не отвергнет меня.

Блондинка легким движением сбросила алый лоскут, обвивавший бедра, согнула колени и воздела руки над головой, грациозно вывернув запястья.

– Подожди, – приказал я.

– Что, господин?

– Ты просила, чтобы я позволил тебе танцевать?

– Нет, господин.

– Можешь попросить, – разрешил я.

– Я молю господина, чтобы он позволил мне танцевать перед ним.

– Отлично, – сказал я. – Позволяю.

– Благодарю тебя, господин.

И она начала свой танец – танец девушки, изнывающей от желания. Движения ее становились все более страстными, все более откровенными; несколько раз мне даже пришлось отбросить ее от себя. Наконец она, тяжело дыша, легла у невольничьего колышка и протянула ко мне руку. Я подошел, взял ее за плечи и рывком поднял на ноги. Глаза ее были полны страха.

– Ну что ж, – сказал я, – для начала неплохо. А сейчас ты узнаешь, как нужно по-настоящему танцевать перед мужчиной.

– Господин… – проговорила девушка упавшим голосом.

– Стань в ту же позу, с какой ты начинала танец, – велел я.

Она немедленно исполнила мое требование. Я дернул кожаный ремень у ее горла.

– Помни о привязи! Это – символ твоего рабства. Ты должна использовать ее в танце. Можешь ненавидеть привязь, можешь любить, можешь бороться с ней, можешь ласкать ее. И необязательно все время танцевать на ногах.

Это можно делать и стоя на коленях, лежа на боку, на животе или на спине. Главное – ни на миг не забывай, что ты – рабыня.

– Ты приказываешь мне танцевать перед тобой?

– Да. Сейчас, рабыня, ты исполнишь для меня танец с привязью. И если он мне не понравится, ты будешь избита до полусмерти. А может, и до смерти.

– Да, господин, – пролепетала она, охваченная ужасом.

Я хлопнул в ладоши, и девушка начала танец.

Я знал, что ее никогда не учили танцу с привязью, одному из самых распространенных рабских танцев на Горе, но импровизировала она великолепно. Я склонен думать, что способность к чувственному танцу заложена в женщине на уровне инстинкта. Женщина генетически предрасположена вести себя как самка, желающая привлечь самца. В танце она имитирует страстные призывы и любовные движения. Рабыни обучаются танцам во много раз быстрей, чем всему остальному. Это можно сравнить с овладением речью. Естественный отбор требует, чтобы развитие речи шло опережающими темпами, поскольку это необходимо для выживания. Видимо, то же произошло и с эротическими танцами.

Я не сводил глаз с белокурой дикарки. Танцевала она превосходно.

Человек – существо биологическое. Культурные и моральные ценности не созданы природой, они выдуманы в незапамятные времена людьми невежественными, суеверными, неполноценными физически, а то и умственно. Многие воспринимают культуру и мораль как неотъемлемую часть мироздания. Между тем современная наука свидетельствует, что эти ценности безнадежно устарели. Давно пора понять, что мораль и культуру не получают в наследство в готовом виде, но создают и выбирают. Это не музейные ценности, а орудия, с помощью которых человек улучшает и украшает свою жизнь. Радоваться жизни естественно, а вовсе не постыдно.