Александр Прозоров - Храм океанов

Однако воспоминание о полете не радовало. Мало того, что драконы мчались с невероятной скоростью, покрыв за короткий срок дней десять, а то и двадцать пешего пути, так ведь они еще и летели по прямой! По земле так не походишь. Оказывающиеся на пути скалы и болота, буреломы и реки, холмы и овраги заставляют пешего человека кружить, петлять, надолго задерживаться, одолевая препятствия, тратить время на поиски пищи и устройство ночлега – да и просто на отдых. Ведь шагать непрерывно много дней подряд никому не по силам.

Выходило – раньше осени домой не попасть. Даже если набраться наглости и пойти открыто, по тропе Рождений, ведущей от главного гнездовья к угодьям Растущего, – все равно только к концу лета получится вернуться. Он ведь не скотник, ведущий спинозубов или клюворылов на работы, не молодой раб, посланный взамен пропавших. Его просто так никто кормить не станет. А искать еду самому – тратить время.

Согревшись, Сахун оделся – все было еще влажным, но теплым, а потому особо не раздражало. Вниз по ручью он спустился до речной заводи и вдоль берега пошел на юг, с грустью поглядывая на разлегшихся вдоль воды крокодилов. Зверюги его мысли как чувствовали, и многие – те, что помельче, – предпочитали сорваться с места и уйти в глубину. Но охотнику сейчас было не до них.

Первые полтора десятка лет своей жизни беглец провел в главном гнездовье, и хорошо знал, что ночью оно охраняется крикунами, мимо которых незаметно и муха не пролетит. Днем вокруг огромного жилища повелителя за порядком и безопасностью следят нуары. Они не столь глупы, как мелкие обитатели верхних нор, их можно и обмануть.

В этой мысли не было никакого противоречия. Там, где крикун просто орал, заметив движение, поднимал тревогу – страж богов думал, и принимал какое-то решение. А обмануть возможно только того, кто думает.

Когда до гнездовья оставалось всего ничего, юноша снова разделся, туго скрутил одежду и спрятал ее под корнями подмытой сосны на берегу залива. Быстро вошел в воду между задумчивыми крокодилами и торопливо нырнул.

Все мальчишки знают, что эти водяные ящеры всегда яро кидаются на все, что плавает по поверхности – и почти не замечают того, что находится в глубине. По весне и поздней осенью подростки даже развлекались тем, что плавали среди сонных от холода громадин и ныряли под них. Летом таким весельем заниматься не стоило – на мелководье могли и сцапать.

Одолев столько расстояния, насколько хватало воздуха, юноша выглянул наружу, повернул, нырнул, проплыл под водой сколько смог, плавно подвсплыл, подражая медлительным разлапистым тушам, снова нырнул, вскоре опять ухватил толику воздуха и опять нырнул. Миновав скучающего далеко на берегу нуара, повернул к берегу, выбрался на отмель за кустарником, спугнув оттуда крупную серую ворону, и залег, приглядываясь к происходящему возле гнездовья.

Там шла обычная хозяйственная жизнь: кто-то из мужчин тащил за овраг дурно пахнущую корзину, ему навстречу несли охапки с хворостом трое седых бородатых рабов. Вот скотники погнали к восточным холмам недовольно мычащих оленей – на выпас. Три женщины понесли к отмели свернутую в длинный валик покрывашку. Судя по размеру – из детской норы. Для постели великовата. Большая стайка детишек лет до десяти появилась на дальней тропе с большими корзинами, полными мягкого мха.

Многие смертные занимались работами полностью обнаженными. В густо населенном гнездовье людей было куда больше, нежели одежды. Молодые же ребята шастали голыми почти все – им излишков шкур почти не доставалось.

Увидев двух парней примерно своего возраста, старательно волокущих большущую бадью к заводи перед домом, Сахун скользнул вперед, спокойно прошел вдоль берега, не привлекая внимания излишней спешкой, нагнал рабов со стороны гнездовья и взялся за край толстой деревянной емкости:

– Давайте помогу!

– От Лахтаса прячешься? – понимающе подмигнул один из парней, второй же просто кивнул:

– Помогай, коли не лень...

Попытка слуги примазаться к легким работам, чтобы отлынить от тяжелых, была уловкой не новой, а потому особого удивления не вызвала. К тому же, втроем оно и правда легче.

Дотянув бадью до глубокой воды, слуги вместе опрокинули ее набок, хорошенько сполоснули и протерли изнутри, вычищая какие-то травяные лохмотья и темный налет, отволокли немного в сторону, ополоснули еще раз и понесли обратно. Вороны закружили сзади над водой и недовольно раскаркались, не найдя для себя ничего вкусного.

Трое юных голых рабов, занятых полезным трудом, внимания нуара, скучающего у полога, не привлекли. Дружными усилиями смертные затянули бадью в пустое стойло и поставили на место в углу, между шершавыми стволами сосны и ели. Тут беглец предпочел сразу отступить дальше в сумрачный угол, пока его не нагрузили новым поручением, нашарил низкий лаз над самой землей и нырнул туда. Попасться на глаза скотнику он не боялся: днем слуга должен был находиться на работе – или приглядывать за ящером, или раздавать поручения присланным в помощь подросткам.

Норы скотников когда-то были предметом его зависти: собственное жилище, личный мягкий гамак, место для вещей, которые хочется оставить только для себя. Мечта смертного! И хотя жизнь этих слуг была навсегда привязана к животным, подле которых они находились и днем и ночью, это казалось небольшой платой за доступный комфорт.

Однако сейчас, пожив в гнездовье Растущего, который одаривал этакой роскошью практически каждого раба, Сахун только презрительно поморщился: темно, вонюче, низкие потолки, сырость. А про его собственный просторный дом с очагом, припасами и прочными стенами лучше и вовсе не вспоминать!

У нор скотников была замечательная особенность – все они имели два входа. На тот случай, если соваться к разбушевавшимся зверям опасно, или наоборот – когда не хочется их потревожить. Нащупав внутренний лаз, проделанный здесь на высоте груди, Сахун нырнул туда, развел руки и на некоторое время замер, давая глазам время привыкнуть к темноте.

Вскоре во мраке один за другим зажглись светлячки, приученные то ли нуарами, то ли самим повелителем обитать в темных норах. В их мертвенно-голубоватом сиянии юноша полез наверх, благо стены из переплетенных ветвей и пальцами легко цепляться позволяли, и ногу давали куда поставить.

Вскоре нора разошлась, открыв обширные пространства справа и слева, ныне тихие. Тоже знакомые гнезда – в таких, над стойлами, отделенными толстым слоем переплетенных ветвей и корней, отдыхали по ночам молодые смертные. Отчего-то считалось, что над животными теплее. Но Сахун особых отличий от улицы никогда здесь не замечал.