Вадим Панов - Кардонийская рулетка

— Я не собираюсь ссориться с местным правительством, — успокоил адиген директора.

Свою позицию дер Даген Тур определил яснее ясного, синьор Акуторо успокоился, но уже через секунду вновь заволновался:

— Прошу простить мою настойчивость, мессер, как вы понимаете, я не хочу ошибиться… Вам доводилось…

А вот на большее директора не хватило. Как закончить фразу, он не знал и замер, пытаясь отыскать подсказку в глазах Валентина.

— Бывал ли я когда-нибудь в заключении? — благодушно помог собеседнику адиген, все еще пребывающий в человеколюбивом настроении.

— Да, — с облегчением выдохнул синьор Акуторо.

— Конечно, бывал, — не стал скрывать Помпилио, откидываясь на спинку кресла и подпирая подбородок рукой. — На Верзи. — Адиген сентиментально улыбнулся. — Мне тогда было шестнадцать, я путешествовал, знакомился с Ожерельем, а когда оказался в Жерне, неожиданно выяснилось, что дядюшка Уильям, дар Яведо, крупно поссорился с моим отцом и, пребывая в гневе, распорядился заточить меня в крепость. Ты слышал о крепости Дабарут?

— Нет, — покачал головой Акуторо, отчаянно пытаясь запомнить каждое слово адигена.

— Дабарут — главная верзийская тюрьма, предназначенная для самых опасных преступников. Это огромное мрачное строение расположено на северной окраине сферопорта и наводит страх одним своим видом. Казематы, катакомбы подвалов, крысы и обглоданные ими скелеты… — Помпилио картинно поежился. — Мне выделили камеру на третьем этаже главной башни, и я немедленно принялся за подкоп. Теодор?

— Вы повели себя необычайно мужественно, мессер.

— Пребывание в Дабаруте закалило мой характер. Я в полной мере осознал ценность свободы. — Лицо синьора Акуторо вытянулось. — Не волнуйся, тогда я был молод, горяч и еще не стал инвалидом. Я томился в застенках два часа.

— Два часа и шестнадцать минут, мессер, — уточнил Валентин. — Я запомнил на случай, если вы соберетесь заняться мемуарами.

— Это были самые романтические часы моей жизни. — Помпилио зевнул. — А потом приехал кузен Дерек, сын дара Уильяма, и мы отправились обедать. Кузен был крайне раздосадован тем, что дядюшка Уильям отправил меня за решетку, не посоветовавшись с ним, и предложил устроить настоящий побег. Мы отобедали и небольшой компанией — человек семьдесят, не больше, — отправились в охотничий замок. Целую неделю я чувствовал себя беглым каторжником, а Дерек поддерживал меня, как мог: устраивал балы и различные увеселения, пытаясь разогнать мою тоску… А потом дядюшка Уильям помирился с отцом, и мои злоключения закончились.

— Понимаю, — протянул синьор Акуторо.

Он чувствовал, что должен обязательно сделать что-то, но переживания не позволяли ему мыслить ясно. О чем забыл? Что упустил? Синьор Акуторо даже вспотел немножко, слушая рассказ адигена, и лишь упоминание «балов и увеселений» заставило директора сообразить, что он до сих пор не продемонстрировал гостеприимство.

Синьор Акуторо облизнул губы и поинтересовался:

— Может, э-э… вина?

— А какое у тебя есть?

— Местное.

— Это невозможно… — вздохнул Помпилио. — Теодор!

— Вино доставят чуть позже. Пока могу предложить коньяк.

Валентин извлек из кармана флягу.

— Хорошо, пусть коньяк. А когда будет вино?

Через открытое окно послышалось тарахтение автомобильных двигателей. Слуга выглянул во двор и громко сообщил:

— Доставлено, мессер.

Директор вновь побледнел.

— Что это?

— Ты его не предупредил? — удивился Бабарский, поправляя перекинутую через плечо сумку.

— Времени не хватило, — отрезал Валентин.

— Чем же ты занимался?

— Пребывал в застенках.

— И как тебе?

— Не понравилось.

— А как мессер?

— Держится.

— У меня в таких местах всегда развивается клаустрофобия…

— ЧТО ЭТО? — возмущенно повторил синьор Акуторо. Очень громко повторил, надо отметить, и нервно ткнул пальцем в сторону причины неудовольствия, каковой являлись два грузовика, доверху набитые ящиками, тюками и свертками различного калибра. Около грузовиков неуверенно улыбались шестеро грузчиков, демонстрируя жгучее желание как можно быстрее приступить к работе и смыться из неприятного местечка.

— Я хочу знать, что находится в грузовиках?!

— Кое-какие личные вещи, совершенно необходимые мессеру, — хладнокровно объяснил Бабарский. И вновь повернулся к Валентину: — Куда носить?

— Я еще не распределил помещения, — сообщил Теодор. — Ты поторопился.

— Извини, не знал, что следует подождать до утра.

— Какие еще личные вещи?! — взвился синьор Акуторо. — Два грузовика одежды?!

— Там еще мебель, ковры и предметы интерьера, — объяснил ИХ, недовольный тем, что его в очередной раз прервали. — Ужин доставят к восьми вечера.

— Ужин? Вы понимаете, что говорите?

Директор тюрьмы отчего-то решил обращаться к Бабарскому и Теодору, как к подчиненным. Но добился лишь того, что его демонстративно проигнорировали.

— Покажи, что тут есть, — предложил суперкарго.

— Пойдем, — согласился Валентин, и они с Бабарским зашагали к подъезду.

— Эй! — пару мгновений синьор Акуторо изумленно таращился на спины нахальных гостей, а затем припустил следом. — Вы слышите меня?

— Мы хотим осмотреть помещения, — не оборачиваясь, ответил Теодор.

— Сначала поговорим насчет вещей!

— Ну зачем вы упорствуете, синьор Акуторо? — вздохнул Бабарский. Хитрый суперкарго притормозил, взял директора под локоток и зажурчал: — Вы ведь должны следить за тем, чтобы мессер не покидал здание, так?

Чересчур вольное изложение его должностных обязанностей несколько покоробило Акуторо, однако спорить с ИХ директор не стал:

— В общем, да.

— Но это, знаете ли, непростая задача, — продолжил Бабарский. — Обстановка приедается, возникает усталость от однообразия, а мессер, как вам известно, знаменитый путешественник, не привык сидеть на одном месте… Вам ведь известно, что мессер обожает путешествовать?

— Ну… да, — подтвердил Акуторо.

— И что вы будете делать, если мессер соберется уехать?

— Э-э…

Теоретически директор тюрьмы знал, что должен будет делать, но не был уверен, что описанные в уставе и должностных инструкциях шаги вызовут понимание у окружающих. Особенно — у лингийских военных.

— Я рад, что вы со мной согласились, — провозгласил Бабарский.

— С чем? — растерялся Акуторо. За разговором он сам не заметил, что оказался на втором этаже, у «лучших» камер унигартской тюрьмы, предназначенных для шалопаев из золотой молодежи.

Помещения были недавно отремонтированы и содержались в чистоте, однако не произвели на нахальную парочку особенного впечатления.

— Комната, прямо скажем, небольшая, — резюмировал Бабарский, оценивающе разглядывая тридцатиметровую залу. — Может, вышибем стену и соединим ее с соседним помещением?