Роберт Говард - Конан Бессмертный

— Нет уж, друзья,— сказал он,— Мирная жизнь не для Конана из Киммерии. Слишком скоро это мне прискучит, а когда наваливается скука, я не знаю других лекарств, кроме как напиться, затеять драку или украсть девчонку. Хорошим же гражданином был бы я для города, который жаждет мира и покоя, чтобы восстановить свою силу!

— Куда же ты хочешь идти теперь, о Конан, когда колдовской барьер разрушен? — спросил Енош.

Конан пожал плечами, запустил руку в свою черную гриву и рассмеялся:

— Кром благослови нас, мой дорогой господин, я не знаю! Удачно, что слуги богини кормили и поили коня Варданеса. В Ахлате, я вижу, нет лошадей, только ослы. Дурацкий же был бы вид у такого верзилы, как я, если бы я трясся на маленьком сонном ослике, волоча ноги в пыли! Я думаю двинуться на юго-восток. Где-то там лежит город Замбула, в котором я никогда не бывал. Говорят, это богатый город, который славится злачными местами и пирушками, где Вино течет почти рекой. Я хочу отведать развлечений Замбулы и убедиться самому, какие радости они могут предоставить.

— Но ты не должен покидать нас, как бродяга! — запротестовал Енош,— Слишком многим мы тебе обязаны. Позволь отдать тебе за твои труды то немногое золото и серебро, которое у нас есть.

Конан отрицательно покачал головой: — Придержи свои сокровища, шейх. Ахлат не богатая метрополия, и вам понадобятся ваши деньги, когда купеческие караваны снова начнут добираться до вас через Красную Пустыню. А теперь, когда мои бурдюки полны водой и вы щедро снабдили меня провизией, я должен отправляться. На этот раз мое путешествие через Шан-и-Сорх будет более комфортабельным.

Коротко попрощавшись напоследок, он вскочил в седло и легким галопом поскакал из долины. Они стояли, смотря ему вслед: Енош — с гордо поднятой головой, а Зиллах — со слезами на щеках. Вскоре он исчез из виду.

Достигнув вершины холма, Конан придержал черную кобылу, чтобы бросить последний взгляд на Ахлат. Затем он направил лошадь в пустыню. Возможно, он и свалял дурака, не приняв их скромных ценностей. Но за ним бились о седло набитые сумы Варданеса. Конан ухмыльнулся с лукавством. Только жалкий торгаш сожалеет о нескольких шекелях. Иногда можно себе позволить быть добродетельным. Это приятно даже киммерийцу!

Но город Замбула славился не только притонами и пирушками, когда киммериец прибыл туда. В нем хозяйничали чернокожие людоеды, рыскающие ночью по улицам в поисках жертв.

Ускользнув от подпиленных клыков чернокожих каннибалов, Конан покинул Замбулу и направился на восток. Без особых трудностей он добрался до подножия Химелийских гор, где жили грозные афгулы. Обосновавшись среди горцев, варвар сумел подружиться с их вождями. Здесь же, среди заснеженных вершин, Конану пришлось померяться силами с черными колдунами с горы Имш и помочь афгулам в битве с туранцами. Но потом счастье отвернулось от варвара.

Вернувшись в хайборийские королевства, он присоединился к воинам королевства Коф, сражавшимся против Стигии и Куша, но кофское войско было безжалостно истреблено.

Трое мужчин сидели на корточках у колодца. Закатное небо окрашивало мир охрой и багрянцем. Один из мужчин был белым, и звали его Эмерик. Двое других, в лохмотьях, жилистые, чернокожие, были ганатами. Их звали Гобир и Сайду. Скорчившиеся у ямы в земле, сейчас они больше всего напоминали стервятников.

Неподалеку тощий верблюд шумно чавкал, перемалывая жвачку, а две заморенные клячи тщетно тыкались носом в песок в поисках корма. Мужчины угрюмо жевали финики. Внимание чернокожих без остатка было поглощено едой, но белый то и дело косился на алеющее небо или вдаль на равнину, где уже сгущались тени. Он первым заметил всадника на холме. Тот натянул поводья так резко, что лошадь его невольно попятилась.

Этот незнакомец был огромного роста. Кожа его, более темная, чем у спутников Эмерика, полные губы и вывернутые ноздри говорили о преобладании негритянской крови. На нем были широкие шелковые штаны, собранные у лодыжек, прихваченные кушаком на толстом животе. На поясе красовался отточенный ятаган, столь тяжелый, что немногие смогли бы удержать его одной рукой. Ятаган этот лучше всяких слов говорил темнокожим сынам пустыни о том, кто перед ними. Это был Тилутан, краса и гордость ганатов.

Через седло у всадника был небрежно переброшен какой-то куль. Ганаты присвистнули сквозь зубы, заметив мелькнувшую в прорезях ткани бледную кожу. Пленницей Тилутана была белая девушка. Она висела вниз головой, и волосы ее ниспадали до земли блестящей черной волной.

Сверкнув в ухмылке белыми зубами, здоровяк бросил свою ношу на песок, и она упала безвольно, распластавшись на земле. Не задумываясь, Гобир с Сайду повернулись к Эмерику, и Тилутан также не сводил с него глаз: трое черных против одного белого. С появлением белой женщины что-то изменилось между ними.

Эмерик, единственный, казалось, не заметил внезапно возникшего напряжения. Он рассеянным жестом откинул назад свои русые волосы, безучастно скользнув взглядом по неподвижному телу девушки. Если отблеск какого-то чувства и блеснул в его серых глазах, никто не заметил этого.

Тилутан соскочил с седла, презрительно бросив поводья Эмерику.

— Займись моей лошадью,— велел он.— Джил побери, хоть антилопы мне не попалось, зато нашел эту красотку! Брела по пустыне куда глаза глядят и свалилась, как раз когда я появился. Видать, от жажды и усталости. Эй вы, шакалы, а ну вон отсюда! Я дам ей напиться.

Чернокожий гигант уложил девушку у колодца, смочил ей лицо и запястья и брызнул водой на пересохшие губы. Она застонала и шевельнулась. Гобир с Сайду присели на корточки, упираясь ладонями в колени, с любопытством наблюдая за ней из-за могучего плеча Тилутана. Эмерик стоял поодаль и, казалось, не проявлял к происходящему интереса.

— Сейчас придет в себя,— заявил Гобир.

Сайду ничего не сказал, лишь облизал толстые губы.

Взгляд Эмерика безучастно скользил по распростертому на песке телу, не задерживаясь ни на порванных сандалиях, ни на пышной гриве черных волос. Из одежды на девушке не было ничего, кроме короткого платья, присобранного на поясе. Руки и плечи ее были обнажены, а юбка на добрую ладонь не доходила до колен. Взгляды ганатов с жадностью ласкали обнаженную плоть, впитывая нежные очертания, по-детски пухлые, но по-женски округлые и соблазнитель;'. ные.

Эмерик пожал плечами.

— Кто после Тилутана? — спросил он небрежно.

Негры повернулись к нему, налитые кровью глаза округлились. Затем они уставились друг на друга. Ненависть вспыхнула между ними разрядом молнии.