Андрей Бондаренко - Брутальный и упрямый

Возле крайнего, когда-то ярко-красного домика была установлена хлипкая скамейка-лавочка. А на лавочке, невозмутимо покуривая короткую чёрную трубку, сидела старушка – древняя-древняя, совершенно-седая, с тёмно-коричневым лицом, густо изрезанным частыми и глубокими морщинами.

Когда Тим говорил в Ню-Олесунне норвежцу Альвиссу Олсену, мол: – «Мне есть – и помимо мудрых чиновников – с кем потолковать в Лонгьире. В том смысле, что с умными и знающими людьми…», то он, безусловно, лукавил. Существовал всего лишь один человек – среди всех проживающих на островах архипелага – с которым Тим Белофф «толковал». Вот, с этой темнолицей и седовласой бабушкой. Со всеми же другими человекообразными индивидуумами он только «общался». То бишь, снисходил до общения…

Бабушку звали – «Хелена-Анна Ларсен», но все обитатели Лонгьира, включая разговорчивых туристов, называли её – «Бабушка-шаманка». Или же просто – «Шаманка». И только Тим почтительно именовал – «фрекен Хелена». Так, вот, повелось.

Кто была по рождению Хелена-Анна? Кем были её родители? Где она родилась? Как оказалась на островах Шпицбергена?

Неизвестно. Все ответы давно уже затерялись в вязкой и призрачной дымке Времён, а сама Шаманка предпочитала отвечать на эти вопросы сугубо обтекаемо, многозначительно ссылаясь на коварный и приставучий старческий склероз

Сколько ей было лет? Большинство жителей Лонгьира сходились на круглой и симпатичной цифре – «сто». И только Тим знал, что на пять лет больше.

Откуда он это узнал? Естественно, из разговора. В прошлом году, в один из погожих и солнечных осенних деньков фрекен Хелена, находясь в бодром и игривом настроении, рассказала – совсем чуть-чуть – о своей молодости, мол: – «Разве же сегодняшние мужчины умеют ухаживать? Так, насмешка одна. Причём, совсем несмешная и пошлая. Вот, в наши времена…. Помню, как сейчас. Однажды в Лонгьир пожаловал сам Рауль Амундсен – знаменитый путешественник и очень симпатичный мужчина. Почти такой же брутальный, как и ты, Брут…. Только недолгой была эта его суровая брутальность. Увидал Амундсен меня, красотку семнадцатилетнюю, и тут же пропал. Ну, это в том смысле, что его заледеневшее сердце практически растаяло. Да и суровая брутальность вся испарилась – без следа…. Как же он ухаживал! Самые настоящие серенады – под гитару – пел под моим девичьим окошком. Полярные эдельвейсы – охапками – дарил. Очень красивые и изящные цветы, нынче таких уже и не встретишь…. Интересуешься, чем завершились наши амурные взаимоотношения? А это, мальчик, тебя не касается. Наши дела. Только мои и Рауля…».

Дальше всё было просто, арифметическая задачка для первоклашек. Ведь всем известно, что легендарный Рауль Амундсен первый раз посетил Лонгьир в 1925-ом году, когда готовился осуществить свой дерзкий перелёт на Аляску через Северный полюс…

Итак, фрекен Хелена, сидя на лавочке, беззаботно покуривала чёрную трубочку.

– Гав! – бросаясь с низенького откоса к домику, радостно известил Клык, мол: – «Такие встречи, они дорогого стоят…. Уж, как я рад!».

– Дорогого, дорогого, – ласково трепля пса по лохматой холке, согласилась старушка. – И я, Клык, рада…. Ох, всю меня в слюнях вымазал, негодник хвостатый. Причём, шершавым-шершавым языком…. Да угомонись уже, хулиган. Ты же, как-никак, не щенок мечтательный, а самый что ни наесть брутальный островной пёс.

– Гав!

– Даже так? И я тебя очень люблю…

Тим подошёл к скамеечке и вежливо поздоровался:

– Светлых дней вам, фрекен Хелена. Отлично выглядите. Прямо как…м-м-м, как горный эдельвейс.

– Как засушенный эдельвейс из гербария? – скупо улыбнувшись, уточнила старушка. – Или же как сорванный кем-то эдельвейс, брошенный в тундре и заледеневший?

– Как прекрасный заполярный гордый эдельвейс…. Вот, примите скромный подарок. От всей брутальной Души. Ничего особенного. Браслетик женский. Само тело браслетное сделано из самолётного металла. Ну, помните – лет так сорок пять тому назад – на южном мысе грохнулся об скалы какой-то американский секретный истребитель? Вот, из его останков…. Камушки? Это Клык нашёл аметистовую друзу с огромными и очень чистыми кристаллами. Парочку из них я и разрезал-отшлифовал. А потом, покумекав, и в оправу вставил…

– Ох, уж, этот Белофф! Затейник поэтический…. И почему его – романтичного и трепетного – все считают суровым и брутальным? Глупые, право слово, людишки…. Ну, Брутушка, иди сюда. Расцелую. Да, не бойся. Только в щёки…. Пойдёмте, ребятушки, в дом. Покушаем, чайку попьём (естественно, предварительно капнув в него настоящего ямайского рома), поболтаем всласть…. Кстати, мужчина брутальный, а что у тебя с волосами? Пожар тушил?

– И об этом расскажу, – пообещал Тим. – И о многом другом…

Они пошли, покушали, капнули, выпили и поболтали.

Ещё – пару раз – капнули, выпили и поболтали.

Ещё – пару раз…

О чём – поболтали? Да, обо всём: о затянувшейся весне и о задержавшихся где-то тёплых дождях, о расплодившихся – без всякой меры – северных оленях и о смешных белых медвежатах, о нежно-ранимой тундре и о славных героях прошлых лет, посещавших – когда-то давно – эти благословенные края.

Совершенно неожиданно старушка, прервав интересную беседу, попросила:

– Заканчивайте, ребятишки, пачкать мне мозги. Мол, изумрудно-зелёная травка, весёлое ласковое солнышко, бойкие хрустальные ручьи, доверчивые северные олени и несчитанные стаи беспокойных уток-гусей…. Зачем, родные, припёрлись? Браслетики, понимаешь, всякие, аметистовыми кристаллами украшенные…. Чего надо-то?

– Совета, понятное дело. А ещё лучше – нескольких. Желательно, дельных и развёрнутых.

– Излагай, мальчик. Помогу, чем смогу.

Тим подробно, стараясь ничего не пропустить, рассказал о разноцветных лужах и о чёрном мешке, найденном на скалистом берегу Вейде-Фьорда, а также о своём посещении Синей долины, расположенной на загадочном мысе Верпегенхукен.

– Гав-в, – подтвердил Клык, мол: – «Так всё и было. Подписываюсь под каждым словом…».

– Начну по порядку, – задумчиво нахмурилась старушка. – Итак, два мёртвых белых медведя. Вернее, медвежонка…. Кто их убил? Возможны два варианта. Первый. Есть люди, которые коллекционируют рискованные поступки. Их сладкими пряниками не корми, а дай совершить что-нибудь эдакое, отвязанное…. Привожу конкретный и доходчивый пример. В далёком 1929-ом году занесла меня нелёгкая в Америку. Точнее, в приметный городишко Чикаго…. Как и что? Это к делу не относится. Короче говоря, был там у меня один дружок, Джон Слейтер…. Чего это, Клык, ты так многозначительно щуришься?

– Гав!

– Думай, что хочешь. Твои дела…. Итак, Джон являлся записным и идейным бабником. Хобби у него, раздолбая симпатичного, было такое. Только Слейтера интересовали ни обычные женщины, а сугубо жёны и подружки всяких высокопоставленных, всесильных и знаковых персон. Например, конгрессменов, сенаторов, олигархов, полицейских начальников, ну, и так далее. То есть, тех мужчин, которые – в случае разоблачения этих наглых любовных связей – могли бы доставить целую кучу неприятностей. Серьёзных неприятностей, я имею в виду. Нравилось, видите ли, Джону ходить по лезвию бритвы.