Марина и Сергей Дяченко - Скитальцы

— Ты… Бородатых видишь? Они тебя… приметили. Сладкая добыча парень, один, одежонка хорошая, и заплатил, не торгуясь… Богатый, стало быть, парень. Ты вот завтра поедешь, а они тебя в лесочке-то и встретят… Коня, кошелёк, тряпки — всё себе заберут… Старший у них, Совой прозывают, тот волков прикармливать любит… Голенького к дереву привяжут — прими, мол, подарочек, Матушка-Волчица… Ты, парень, не надо ехать, обоза большого дождись… Только какой обоз в холода такие…

Луар слушал отстранённо; внутри него копошились сложные чувства, главным из которых было глухое раздражение. Завтра он должен быть в Каваррене; завтра у него встреча с отцом, что она плетёт, какие разбойники, какой обоз…

Он поднял голову. Те, напротив, искоса посверкивали наглыми, насмешливыми, холодными взглядами.

Тогда поверх раздражения его захлестнула ярость. Эти сытые, озверевшие от безнаказанности провинциальные разбойники смеют становиться на его пути к отцу — именно сейчас, когда до Каваррена остался день пути! И он должен выжидать и прятаться — он, потомок Эгерта Солля, героя осады?!

Громыхнув стулом, он встал. Что-то предостерегающе проскрипела старуха; Луар двинулся через обеденный зал, на ходу вытаскивая из-за пояса опустевший кошелёк.

Бородачи удивлённо примолкли; Луар подошёл вплотную, остановился перед самым мощным и нахальным на вид, вперился, не мигая, в круглые, коричневые в крапинку глаза:

— Ты — Сова?

Бородач потерял дар речи. За соседними столиками замолчали.

— Я спрашиваю, — холодно процедил Луар, — ты — Сова?!

— Э… Ты, это… — один из сотоварищей круглоглазого хотел, по-видимому, ответить, но не нашёл подходящих слов.

— Ну? — спросил, наконец, Сова.

Луар шлёпнул на стол перед ним тощий кошелёк с двумя медными монетками:

— На. Жри. Только… — он подался вперёд, упёршись в стол костяшками пальцев, — только однажды мой отец…

Перед глазами у него невесть откуда возникло воспоминание детства — осада, мать уводит его от чего-то волнующего и страшного, куда так и бежит голодный злой народ, и слышна барабанная дробь, и над низкой крышей дрожат натянутые, как струны, чёрные верёвки… Вешают, вешают…

В глазах Луара потемнело, а когда тьма разошлась наконец, Сова сидел перед ним насупленный и хмурый, и непривычно белыми казались лица его спутников.

— Я сказал, — обронил Луар. Отвернулся, в полной тишине поднялся в свою комнату, упал на постель и проспал до петухов.

Никто его не преследовал.

Я еле отвязалась от этой дурочки — служанки Даллы. Луар наотрез отказался показываться дома — несмотря на все Даллины заверения, что «если не хотите, госпожа и не увидит». Тем не менее ему нужны были лошадь, деньги, дорожная одежда; мне пришлось вступить в переговоры с Даллой, а ей позарез хотелось знать, что же случилось в семействе Соллей. Небо, если бы я могла ответить!..

Луар не снизошёл до сколько-нибудь тёплого прощания. Мне хотелось, закусив губу, съездить ему по физиономии — и это после всего, что было ночью!

Я не знала, радоваться мне или проклинать случай, забросивший высокородного девственника, домашнего мальчика Луара Солля в мою постель на жёстком сундуке. До этой ночи жизнь моя была если не размеренной, то в какой-то степени упорядоченной, а любовный опыт если не богатым, то по крайней мере красноречивым; я искренне считала, что персонажи фарсов, наставляющие друг другу рога, поступают так исключительно по воле автора, желающего рассмешить публику, а неземная любовь до гроба — такая же выдумка, как все эти Розы, Оллали и единороги. Гезина всякий раз закатывала глаза, рассказывая о своих любовных похождениях — но ведь на то она Гезина, то есть дура, каких мало!

Луар уехал сразу же, как был готов; он вполне вежливо поблагодарил меня за кров и за участие — и только! Кажется, он плохо помнил всё, что происходило ночью; он был одержим моей же идеей — увидеть отца, а всё остальное в этом мире делилось на сопутствующее либо препятствующее этому предприятию. Я провожала его квартала два — и по мере затянувшихся проводов из сподвижника превращалась в препятствие.

Мне хотелось погладить его по щеке. У меня даже ладонь взмокла так хотелось погладить его, но, глядя на враз отстранившееся, сосредоточенное лицо, я прекрасно понимала всю глупость этого желания.

Там, в повозке, он был совершенно другим. Небо, как я испугалась, первый раз угодив в это невыносимое чувство! Мы вдруг поменялись ролями — робкой ученицей сделалась многоопытная я, а девственник, поначалу растерянный, в какой-то момент обрёл уверенность, силу — и, повинуясь голосу крови, увлёк меня в области, о которых я и понятия не имела, и не верила, что так бывает… Будто шёл-шёл человек проверенным, давно знакомым мостиком — и вдруг доски разверзлись у него под ногами, и он свалился в тёплую воду, которая, как известно, ничего общего не имеет с сухими деревяшками моста…

Почему? Почему именно он?! Мне случалось любезничать с опытнейшими обольстителями, тончайшими знатоками женских душ и тел — и в угоду им я старательно изображала то самое, что теперь самым скандальным образом приключилось со мной в первый раз…

Луар ничего не понял. Он решил, что так и надо; где-то там в глубинах сознания у него отпечатались мои же глупые слова про «всё просто», «картошку и шпинат». От мысли, что такое сокровенное для меня действо Луару, возможно, показалось «шпинатом», мне хотелось грызть локти.

Страдая и злясь, я шла рядом с его стременем; наконец он нахмурился и сказал, что теперь он поедет быстро. До Каваррена неблизкий путь…

Тут я впервые подумала про подступающие холода, про волков, про ночных грабителей… И что будет, если я вижу его в последний раз.

— Прощай, — сказал он. — Спасибо… Думаю, всё будет, как ты сказала.

— Возвращайся скорей, — сказала я, глядя на медную звёздочку, украшение уздечки.

— Да, — сказал он и пришпорил лошадь. Мог бы и не пришпоривать, — до Каваррена неблизкий путь… А запасной лошади нет…

Я так и осталась стоять столбом посреди улицы.

За неполную неделю пути благородное животное под Луаром выдохлось и уподобилось жалкой кляче; постоянно понукая и пришпоривая, Луар вслух уговаривал кобылу потерпеть — скоро, скоро, там будет отдых и сколько угодно вкусной еды, сегодня вечером, ну же…

Солнце склонилось к горизонту раньше, чем он ожидал; невыносимо красный закат обещал назавтра холод и ветер. В полном одиночестве Луар углубился в лес — и на перекрёстке двух узких дорог повстречался с развесёлой кавалькадой.

Всадников было четверо; все они были слегка навеселе, и не зря отправиться в путь их заставило событие — рождение в городе Каваррене младенца, который приходился племянником всем четверым. Пропутешествовав весь день, они, как и Луар, рассчитывали попасть в Каваррен ещё до темноты; Луар застал новоявленных дядюшек в тот самый момент, когда один из них, щуплый и горластый весельчак, убедил прочих довериться ему и отправиться «короткой дорогой».