Марина и Сергей Дяченко - Скитальцы

После полуночи площадь перед Башней пустела — тёмные слухи и злые события, владевшие городом последние месяцы, разгоняли жителей по домам, патруль показывался редко, сторож со своей колотушкой тоже предпочитал держаться подальше — и потому Луару не пришлось прилагать усилий, чтобы подойти незамеченным к наглухо замурованным воротам.

Правая рука его мёртвой хваткой сжимала висящий на шее медальон. Странно зоркие глаза различили посреди тёмной кладки десяток новых, светлых кирпичей — в том месте, где был пролом, некогда пропустивший Луара вовнутрь…

Он зажмурился. Медальон больно впился в судорожно стиснутую ладонь.

…Ибо служение ему есть тайна…

Ему показалось, что там, за кладкой, переговариваются множество голосов — и не жутких ночных, а обыденно-оживлённых, будто на залитой солнцем площади…

Никогда раньше у него не было видений.

…Тайна — смысл, а прочее откроется вам со временем…

Теперь ему привиделась кладка — тёмная от времени и дождей, с нескромным светлым пятном в центре… Зримое доказательство беспринципности бургомистра, который…

…Не принято говорить с неофитами о глубоких таинствах Лаш… Однако есть ли на земле служба почётнее?!

И Луар шагнул через кладку — потому что на самом деле ворота были свободны и распахнуты, и изнутри доносились голоса.

Он шагал по освещённым коридорам; люди в серых капюшонах расступались перед ним, опуская голову в почтительном поклоне. Он кивал в ответ — и шёл дальше, минуя лестницы и переходы, потому что впереди маячил некто, и не следовало отставать…

Зарешетченое окно доносило звуки и запахи площади; Луар прошёл мимо, стремясь за своим провожатым. Минута — и перед лицом его оказалась стена тяжёлого бархата, и от густого духа благовоний закружилась голова… А в следующую секунду запахло ещё и дымом, потому что посреди чёрного бархатного полотнища расползалось огненное пятно.

Луар смотрел, как жёлтые языки пламени проедают тяжёлую ткань; огонь расходился кольцом, и ширилась круглая дыра, в которой стоял, кажется, ребёнок, и был он в красном, и в руках держал не то воронку, не то трубу, из недр которой клубами валил дым курящихся благовоний…

А потом раздался звук, от которого Луар содрогнулся. Звук подобен был крику древнего чудовища посреди вселенского пепелища.

Горящее отверстие в бархатной стене обернулось отверстием на золотой пластинке, и маленький старик в грязном сером балахоне погрозил пальцем кому-то, скрывавшемуся в тени: «Не для всех… Для всех не бывает… Оставь свою ржавую игрушку. Тебе не остановить…» Горящий бархат бесшумно упал.

…Ниспадающие плащи, блестящие глаза из-под нависающих капюшонов, отдалённое, приглушённое пение… Грядёт, грядёт… С неба содрали кожу. И вода загустеет, как чёрная кровь… И земля закричит разверстыми ртами могил… Извне… Идёт извне… Молю, не открывай…

Плащи расступились — маленький серый старик сидел на корточках, и в руках у него была наполовину выпотрошенная, скользкая, пучеглазая рыбина.

«Не для всех, — сказала рыба. — Для избранных… Снова. Всё новое… Предначертано — откроет».

«Лаш-ш… — зашипели плащи. — Лаш-ша… Тайна, повинуйтесь тайне…» Одно из зеркал треснуло и осыпалось иззубренными осколками; в проломе стоял невысокий, желтолицый человек с воздетым кулаком — из кулака свисала золотая цепочка.

«Истинно всё, что есть, — крикнул он тонко и насмешливо. — Чего нету — ложно… Истинна ржавчина, но и твой засов ржав тоже… Имя Лаш поросло проклятием. Могущество…» Выпотрошенная рыбина закатила глаза и сдохла.

«Кто положит предел? — спросил старик в сером балахоне, и голос его был неожиданно низок. — Кто положит предел могуществу? Она войдёт, чтобы служить мне».

Тот, желтолицый в проёме разбитого зеркала, опустил руку:

«Глупец. Не она. Ты».

Старик в плаще, к полам которого прилипла рыбья чешуя, вскочил:

«Один хозяин! — пророкотал он, и тугая волна воздуха ударила Луару в лицо. — Одна рука над миром… Моя рука, и первые всходы нового урожая…»

«Глупец, — сказал желтолицый. — её рука. Не открывай».

«Лаш, — зашелестели плащи. — Лаш-ша… Аш-ша… Тайна… Могущество… Власть…»

«Я ей хозяин, — спокойно сказал серый старик. — Лаш».

«Нет», — отозвался желтолицый.

У Луара помутилось в глазах; пропал зал и пропали зеркала, он увидел себя зверьком, насекомым, крохотным существом, глядящим снизу на исполинскую тёмную дверь. Запертый засов подобен был тарану для штурма городских ворот…

Потом с треском разорвалась ткань; Луар понял, что давно уже лежит, и лежит на мягком; повернул голову и чуть не захлебнулся криком — под ним были полуразложившиеся трупы, целая гора трупов, тёплая желеподобная гора…

Собственный вопль его слился с басовитым воплем серого старика, старик рвал собственные космы, выбившиеся из-под капюшона: «Нет, не так… Не так, не…» «Так», — сказал желтолицый. Луар, утопающий в смрадном месиве, схватил в зубы золотой медальон.

…Тишина и темнота. Он снова лежал — на этот раз на жёстком, на влажных досках, и пахло не благовониями и не падалью, а просто сыростью и запустением.

— Игра, — сказал Фагирра. — Всё игра… Но не мы играем. Играют нами, Луар.

Он стоял рядом — усталое немолодое лицо с холодными щелями прищуренных серо-голубых глаз, капюшон, небрежно откинутый на плечи.

— И не бойся… Сначала страшно. Но… будет всего лишь другая игра. Для тебя… И не тот виновен, кто погасил светильник… а тот, кто придумал ночь. Не тот злодей, кто отодвинул засов — а тот, кто поставил Двери… И я не хотел злого. Могущество… благо. И не суди меня… Сделай… Сверши…

Луар увидел протянутую ему руку, поколебавшись, подал свою — но пальцы его ухватили воздух.

Тряпичное тело куклы замусолилось и истрепалось, но на фарфоровом лице лишения не отразились никак — оно оставалось белым, лупоглазым и вполне благополучным. Людям бы так, подумала я почти что с завистью.

— Новое платье надо бы, — задумчиво сообщила я Алане.

Она засопела, убежала и вернулась с обрывком парчи — кто знает, откуда она его вырвала. Впрочем, это меня ничуть не печалило.

Завёрнутая в жёлтую искрящуюся ткань, кукла преобразилась и выглядела теперь почти что царственно. Я покивала:

— Ну, это принцесса, конечно… А воин? Теперь нужен благородный воин, чтобы освобождать…

— Откуда? — справедливо спросила Алана.

Я почесала подбородок:

— Найдётся… Ты, главное, воина разыщи.

Она снова убежала; слушая, как стучат по пустым коридорам её торопливые пятки, я вспомнила свалки, устраиваемые приютскими девчонками за право потискать линялого медведя из мешковины…

Алана вернулась с деревянным солдатом. Тот выглядел вполне мужественно, но был почти вдвое меньше предполагаемой невесты.