Марина и Сергей Дяченко - Скитальцы

Товарищи-гуарды косились на лейтенанта Солля; официальная версия была — тяжко влюблён. Обсуждались возможные объекты несчастливой страсти, причём наиболее проницательные предполагали даже, что сердце лейтенанта пленила холодная и прекрасная Тория, невеста погибшего студента. Только Карвер не принимал в этих спорах никакого участия, а только молча, издали, наблюдал.

Свернули с дороги, проскакали краем глубокого оврага — из-под копыт посыпались в пропасть комья земли. Капитан выкрикнул команду; Эгерт вздрогнул, увидев оструганное, без единого сучка бревно, переброшенное с одного края оврага на другой.

Однажды на спор Солль станцевал на самой середине бревна, над самой глубокой частью оврага. Всякий раз, когда нога Эгерта ступала на гладкую скользкую поверхность, душа его замирала, охваченная восторгом близкой опасности и сознанием собственной отваги. Не удовлетворяясь риском в одиночку, он заставлял рисковать других и, пользуясь властью лейтенанта и магическим действием слова «трус», устраивал на бревне поединки… Однажды кто-то сорвался-таки, упал на дно оврага и сломал ногу; Эгерт не помнил имени того бедняги — с тех пор он охромел и вынужден был покинуть полк…

Всё это вспомнилось Эгерту в течение той секунды, когда по команде капитана гуарды спешивались возле бревна.

Построились; юных, неопытных гуардов капитан поставил отдельно, и лейтенант Дрон, признанный воспитатель молодёжи, с важным видом принялся объяснять им суть испытания. Тем временем капитан, не желавший терять ни минуты, скомандовал начало.

Условия были просты — перебежать на ту сторону и ждать там остальных. Мальчики-оруженосцы, взятые на манёвры специально для мелких услуг, должны были отвести лошадей в лагерь; мёртвой рукой Эгерт передал свой повод подростку, глядящему на него с обожанием.

В строгом порядке, один за другим, гуарды преодолевали препятствие — кто-то с бравадой, кто-то с плохо скрываемой робостью, кто-то бегом, кто-то опасливым семенящим шагом. Солль замыкал колонну; глядя, как сапоги его товарищей бесстрашно попирают гладкое тело бревна, он изо всех сил пытался понять, откуда взялось это липкое чувство в груди и болезненная слабость в коленях?

Никогда раньше не испытывавший настоящего страха перед опасностью, Эгерт не сразу и понял, что попросту боится — боится так сильно, что слабеют ноги и болезненно сводит живот…

Цепочка гуардов по эту сторону оврага редела; юноши, впервые прошедшие испытание, радостно толпились на противоположной стороне, криками подбадривая всех, ступающих на бревно. Близилась очередь Эгерта; мальчики-оруженосцы, которым давно пора было выполнить приказ и увести коней, задержались ради редкой возможности видеть новый трюк лейтенанта Солля.

Карвер, последний в колонне перед Соллем, ступил на бревно. Сначала он шёл небрежно, даже развязно, но где-то на середине сбился с шага и нервно, раскинув руки, закончил переход. Прежний Солль не упустил бы возможности презрительно свистнуть приятелю в спину — но тот Эгерт, которому предстояло сейчас ступить на бревно, только перевёл дыхание.

Теперь все гуарды выстроились на противоположном берегу — и все, как один, вопросительно глядели на Солля.

Он заставил себя подойти; светлое небо, зачем же так дрожат колени?!

Его сапог неуверенно встал на отёсанный край. Перейти на ту сторону невозможно; бревно гладкое, нога обязательно соскользнёт, Эгерт в лучшем случая охромеет, как тот несчастный…

Все ждали; начало Эгертового трюка было совсем уж необычным.

В который раз облизнув сухие губы, он сделал шаг — и зашатался, ловя руками воздух. На том берегу засмеялись — решили, что он ловко притворяется неумёхой.

Он сделал ещё полшага — и ясно увидел дно оврага, и острые камни на дне, и своё изувеченное тело на камнях…

И тогда, подняв тоскливые глаза на предстоящий ему путь над пропастью, он решился.

Решился, поспешно отступил, несколько театральным движением схватился за грудь. Дёрнулся, будто в конвульсии; зашатался и, ловко спрыгнув с бревна, замертво повалился на землю.

Подёргиваясь в куче прошлогодних листьев, Эгерт лихорадочно вспоминал признаки страшных болезней, о которых он когда-либо слышал — падучая, припадки… Хорошо бы, чтоб пена на губах — но во рту было сухо, как в брошенном колодце, и недостаток симптомов пришлось восполнять совсем уж немыслимыми телодвижениями.

Удивление и смех на той стороне сменились криками ужаса; первым подбежал тот подросток, которому Эгерт доверил жеребца. Светлое небо! От стыда и унижения у Солля заложило уши, но выбора не было, и он бился, подобно выброшенной на берег рыбине, хрипел и задыхался, пока капитан с Карвером и Дроном не обступили его со всех сторон. Минут десять его приводили в чувство — тщетно; стиснув зубы и закатив под лоб глаза, Солль старательно изображал покойника — только если настоящие покойники в таких случаях остывают и покрываются синевой, то Эгерт был горяч и красен — от ни с чем не сравнимого, жгучего стыда.

Встревоженный внезапной болезнью лейтенанта Солля, капитан немедленно отослал его в город. Он хотел было дать сопровождающего, но Эгерт сумел отказаться; капитан подумал про себя, что и в тяжёлой болезни Солль проявляет редкостное даже для гуарда мужество.

Отец Солля взволновался не меньше капитана; едва Эгерт успел стянуть сапоги и повалиться в кресло, как в дверь его комнаты постучали — вежливо, но твёрдо. На пороге обнаружились Солль-старший и невысокий щуплый человечек в сюртуке до пят — доктор.

У Эгерта не было другого выхода, как сквозь зубы пожаловаться на недомогание и дать себя осмотреть.

Врач весьма обстоятельно обстучал его молоточком, ощупал, прослушал, едва ли не обнюхал; потом долго и вопросительно заглядывал Эгерту в глаза, оттянув при этом его нижние веки. Всё так же сквозь зубы Эгерт выдавливал ответы на очень подробные вопросы, некоторые из которых заставляли краснеть: нет, не болел. Нет. Нет. Прозрачная. Каждое утро. Раны? Может быть, несколько пустяковых царапин. След на щеке? Несчастный случай, и уже совсем не беспокоит.

Солль-старший нервничал; руки его так мучили одна другую, что грозили истереться в кровь. Пожелав заглянуть Эгерту в глотку, врачеватель едва не оторвал ему язык; потом вытер руки о белоснежную салфетку и, вздохнув, порекомендовал обычное средство поставленных в тупик докторов: кровопускание.

Через минуту в комнату был доставлен большой медный таз; лекарь раскрыл чёрный саквояжик, откуда явились на чистую скатерть сияющие, как весенний день, скальпели и ланцеты. Звякнули в ящичке маленькие круглые банки, старая управительница притащила свежую простыню.