Дмитрий Колосов - Скифские саги

Конь тревожно прядал ушами. Находясь в стойле за двумя рядами толстых стен, закрытый на пять замков, он тем не менее ощущал беспокойство. Коня томило тревожное ожидание перемен. Это чувство впервые посетило его в тот день, когда на покрытом сочной травой выгоне появился закутанный в плащ человек с могучим торсом. Лицо незнакомца скрывала маска того же черного, что и плащ, цвета. Человек внимательно осмотрел коня, полюбовался его легким шагом, провел ладонью по слегка подрагивающему крупу с шелковистой черной кожей и одобрительно кивнул. После этого он бросил склонившемуся в низком поклоне пастуху, который ухаживал за конем:

— Хорош. Даже более чем хорош. Это будет мой конь. Отныне зовите его Черной Стрелой.

Конь не понял смысла произнесенных человеком звуков, но почувствовал, что понравился незнакомцу. Это должно было бы обрадовать самолюбивого скакуна, однако в его сердце возникло иное, странное чувство. От незнакомца исходила некая холодная сила, которая заставляет дрожать и людей и животных. Такой человек не может быть другом. Такой человек может быть только хозяином — заботливым, но бессердечным.

Конь же нуждался в друге. Он думал о друге, нервно перебирая копытами и вслушиваясь в играющую неясными шорохами тишину.

В друге нуждался и человек, перелезавший в этот миг через дворцовую стену. То был кочевник-скиф, молодой годами и мужественный сердцем. Несколькими днями раньше он участвовал в лихом налете на шедший с юга караван. Искателей приключений было пятеро. Их, отважных до безрассудства, не остановило даже то, что караван, перевозивший драгоценный фарфор и дорогие благовония, сопровождал многочисленный отряд хорошо вооруженных воинов. Застигнутые врасплох охранники валились из седел, пораженные меткими выстрелами. Вскоре их число уменьшилось наполовину — лишь тогда опомнились защитники каравана. Вспыхнул бой, перевес в котором был не на стороне нападавших. Потеряв двух товарищей, зарубленных кривыми, остро отточенными мечами, разбойники бросились наутек. Двое из них были настигнуты и погибли, последнему повезло. Вонзившаяся в шею его коня стрела повергла бедное животное на землю, а перелетевший через голову скакуна скиф рухнул в заросли колючих кустов, какими изобилуют пологие песчаные склоны. Падение оглушило его, но боль от вонзившихся в тело колючек привела в сознание. Раздирая одежду и обветренную степными ветрами кожу, беглец забрался в самую гущу зарослей и затаился там. Охранники стреляли вслепую, не достигли цели, а попытаться отыскать разбойника они не решились, ибо уже имели возможность убедиться, что его стрелы никогда не летят мимо. Воины вскоре ушли, но беглец, опасавшийся ловушки, просидел в убежище до самых сумерек и лишь тогда выбрался из зарослей, добавив к старым царапинам с десяток свежих.

Положение, в котором он очутился, было незавидным. Потерпевшее крах предприятие лишило разбойника всего имущества, за исключением лука, который он не выпустил из рук даже при падении. У него не было даже фляги с водой, чтобы утолить жажду. Но ведь недаром его звали Скилл, что на языке диких сердцем скифов означает упругую лозу, которую можно согнуть, но невозможно сломать. Недаром он пользовался славой самого дерзкого смельчака, какого только знали бескрайние просторы парсийской державы. Недаром он владел луком так, как ни один другой человек в подлунном мире. И Скилл не стал предаваться пустому унынию.

Через пару дней, изголодавшийся и отощавший, словно борзая, он добрался до небольшого селения, раскинувшегося вокруг живительного источника, еще через пять дней имел новую одежду, меч и кошель с серебром. Все это Скилл получил не самым честным путем, но, право, он и не претендовал на кристальную честность. Достаточно того, что Скилл вел себя порядочно по отношению к немногим друзьям, с которыми сводила его судьба. Это не так уж мало в эпоху, когда брат без малейших угрызений совести вонзал меч в спину брата.

Теперь надлежало подумать о коне, и Скилл отправился к лошаднику. Тот предложил на выбор нескольких скакунов, весьма неплохих скакунов, как определил Скилл. Но именно неплохих, а Скиллу требовался лучший, ибо обладатель самого меткого в мире глаза и самой верной руки непременно должен восседать на самом быстром жеребце.

Так и сказал Скилл торговцу, возмущенному чрезмерной придирчивостью покупателя. Расхохотавшись в ответ, лошадник заметил, скаля желтые зубы:

— В таком случае, приятель, тебе нужен Конь Тьмы!

— И что же это за конь? — заинтересовался Скилл.

Торговец ответил не сразу. Сначала он огляделся по сторонам, хотя рядом не было ни единой души, потом промолвил, понизив голос так, что Скилл едва слышал его:

— Этот конь рождается раз в сто лет. Не многие могут похвалиться, что видели его, и ни один из смертных не испытал его под седлом.

— И что же в нем особенного, в этом самом коне?

Торговец восторженно поцокал языком.

— Он совершенно черен, словно кровь, сочащаяся из глубин земли, словно безлунная ночь, словно расширившийся от боли зрачок.

— И все? — Скилл был готов рассмеяться.

— Есть еще одна мелочь — это самый быстрый на свете скакун.

— И где же мне его найти?

Торговец многозначительно поманил Скилла пальцем и прошептал столь тихо, что скиф разобрал его ответ скорее по движению губ.

— Во дворце наместника, что находится в двух днях к северу отсюда. Там много хороших коней. Очень хороших! Ведь в наших краях рождаются лучшие в мире кони.

Скилл мог поспорить с этим утверждением, но он не любил размениваться на пустые разговоры.

— Прощай, — сказал скиф торговцу и повернулся, намереваясь уйти.

— Куда ты? — взвыл обманувшийся в своих надеждах продать коня купец.

— За Конем Тьмы, — честно ответил Скилл.

— Ты потеряешь голову!

Скилла позабавила сама возможность этого. Засмеявшись, он заметил:

— На что не пойдешь ради хорошей лошади!

— Это да, — понимающе кивнул лошадник. — Но ведь тебе нужен конь, чтоб добраться до дворца.

— Ты прав. — Скилл достал кошель.

Он купил коня, далеко не самого хорошего, но и не самого дурного — такого, чтоб хватило на два дня пути. Скилл был уже далеко, а торговец все еще рассказывал, давясь от смеха, своим друзьям о странном чужеземце, вознамерившемся украсть Коня Тьмы, и крутил при этом пальцем у виска.