Максим Грек - Фаврит

Рабы, составившие группу поддержки хайдора, попытались отговорить своего религиозного лидера от глупости. Но Хром отмахнулся от всех предостережений. Клод опасался, что удача отвернётся от него, и хайдор переменит решение, ведь его прихлебатели так уговаривали, что будь на месте хайдора сам Клод, то почти наверняка отказался бы от битвы с тем непобедимым бойцом, которым обрисовали прихлебатели самого Клода.

Посмел показаться из тени и человек-раб. Он тоже зашептал что-то на непонятном языке, но Хром в ответ произнес, по всей видимости, нечто успокаивающее. Клоду настолько не понравилось быть не в курсе разговора, что он повременил с боем:

— Я попрошу тебя больше не говорить на языках, которых порядочные доры не знают. И проясни тот факт, что ты понимаешь язык этого человека, которого не приняли за своего даже дорийцы…

И вновь поведение хайдора не соотнеслось с ожиданиями. Хром не стал отмалчиваться, как делал почти всегда, а соизволил ответить:

— Мы с ним говорим на одном и том же языке, потому что это язык нашей родины.

Клод подумал, что возможно, хайдор говорит правду. На севере есть королевства, где уживаются вместе такие непримиримые враги, как оракаи и дварлинги, а также доры и дорийцы. Почему бы этим двум не быть оттуда?!

— Хорошо. Но больше не говори на незнакомом языке.

Хром удивился и задал верный вопрос:

— А как же быть? Пётр почти не понимает вашей речи…

Клод задумался.

— Тогда переводи нам всё, что говоришь ему. О чём вы говорили?

Хайдор тяжело вздохнул.

— Это глупо. Он не выказал сомнения в исходе боя. Я не согласился, припомнив все свои матчи по боксу… это такой вид кулачного боя… И за все бои у меня был только один проигрыш!

Хром так и сочился гордостью. Клод немного струсил. Его страшило непонимание. Он не мог понять, как этот хлипкий на вид дор мог побеждать в боях? Следующая фраза хайдора поставила всё на свои места:

— Также у меня была одна ничья. Больше ничего не было, так как боксёрских боев я провёл всего два…

За разочарованными криками толпы Клод не расслышал, что Хром сказал дальше, но ему показалось, что высший назвал имя своего соперника в боях, и упомянул, что тот в этом боксе являлся чемпионом школы. Но замечание хайдора было столь незначительным, что и не стоило того, чтобы быть услышанным. И то, что в первый раз Хром проиграл, а второй раз умудрился сыграть вничью, тоже никого не интересовало. Но Клод насторожился.

Соперники сошлись в центре образованного толпой круга и пожали в знак уважения руки. Разошлись по сторонам.

— Начали! — скомандовал дварлинг, отчего-то посчитавший себя судьёй.

Клод решил выждать и посмотреть, что же может показать новичок. Старший раб приготовился отражать атаки, которые не замедлили начаться. Вначале шквал ударов произведённых Хромом ошеломил Клода, не готового к подобной скорости, так что несколько их достигли лица старшего раба. Хром двигался весьма быстро и непредсказуемо, но Клоду показалось, что хайдор сам путается в своих движениях. Да и никаких повреждений лёгкие удары новичка не принесли. Всего что сумел добиться хайдор, так это ошеломить Клода. А когда же старший раб перешёл в контратаку, то хайдор умело закрылся руками и стал отступать. Задеть юркого противника не было никакой возможности. И если бы не единичный случайный удар, лишь чуть задевший висок Хрома, то пляски, а не битва продолжались бы дольше.

Как и предвидел Клод, хайдору хватило одного удара. Старший раб, правда, рассчитывал нанести действительно сокрушающий удар, а вместо этого получилось лёгкое касание. Но и от касания, Хром, словно куль, улетел на каменный пол, о который приложился головой. Никакого группирования при падении выполнено не было.

Бой окончился за безоговорочной победой старшего раба. Но никто не спешил осыпать его хвалебными речами, а все рабы сосредоточили внимание на проигравшем противнике, который находился без сознания, с разбитым до крови виском. Клод с сожалением подумал, что хайдор теперь опять не сможет некоторое время зарабатывать деньги.

— Ты звала меня, сестра?

— Да, Кэти. Проходи и присаживайся. Разговор затянется…

С некоторой опаской двенадцатилетняя девочка по имени Кэти проникла в комнату старшей сестры, и устроился в мягкое кресло. Вызов не грозил ей ничем хорошим. Лера — старшая девятнадцатилетняя сестра молчала, пугая неопределённостью. Сестры обладали схожими чертами лица: обе миловидны и даже красивы. Но в Кэти вся прелесть ещё не расцвела, а вот образ Леры сводил с ума многих горожан. Старшую сестру даже не портила небольшая полнота, развывшаяся вследствие малоподвижного образа жизни. Волосы обеих сестёр вьются и имеют приятный золотой цвет. Лера поддерживает прическу в порядке по последней моде, а Кэти с детской непосредственностью предпочитает огромные банты. Один из бантов она и теребит, пытаясь успокоиться и понять, отчего сестра вызвала её. В головке девочки промелькнули все её последние шалости, но она не могла из них выбрать ту, которую сумела бы выведать Лера.

— Изволь объяснить, — прервала тягостное молчание сестра, поднимаясь с перин своего мягкого ложа.

— Что, сестра?

Кэти, будучи хитрой девочкой, решила ни в чем не сознаваться, пока не поймет, что сестра знает, а чего нет. Девочке не хотелось получить наказание за то, о чём Лера ещё не ведает.

— Не прикидывайся… Мне обо всем доложили.

Доложить сестре могли всё что угодно. Слишком туманные намёки, не способствовали скорейшему выбору девочкой верного пути в разговоре. Пришлось действовать проверенным способом:

— Так может, напутали?

— Что напутали?

— То о чем доложили…

План провалился. Сестра так посмотрела на Кэти, что той сразу расхотелось юлить, но и выдавать себя она не решалась. Установилось молчание. За это время Лера подошла к зеркалу и поправила причёску и привела в порядок одежду. Кэти нравились наряды старшей сестры, и она мечтала примерить что-нибудь столь же красивое, обязательно с обилием кружев и сверкающих камней. Но сестра и отец запрещали ей. По правде, отец и Лере запретил бы столь открытые и вульгарные одежды, если бы не махнул на её воспитание рукой. А Кэти всё равно нравилось. И комната у сестры лучше: большая, с огромной кроватью, на которой так весело прыгать и играть. Ещё у сестры есть косметика. Много-много. Не комната, а — мечта.

— Если не признаешься сейчас же, то я расскажу обо всём отцу, — пригрозила Лера, оборвав любование богатством комнаты.

Делать было нечего. Угроза действительно страшна. Хоть отец и не слишком заботиться о дочерях, но в случае чего может сыграть роль тирана, запретив всё веселье.