Виталий Цориев - Блики

Вечером в воскресение, перед концом смены, Алексей Геннадьевич вместе с санитаром, чьи тупые шутки уже стали ему надоедать, едет на вызов – нужно констатировать смерть. Адрес ему кажется смутно знакомым, но он понимает, что уже был здесь недавно, только когда выходит из машины и видит покосившийся козырек над входом в многоэтажное серое здание из железобетонных плит. Тот же мерклый лифт с запахом гари и мочи: нацарапанные на стенах проклятия, скрип плохо смазанных деталей подъемного механизма. Они приезжали сюда на прошлой неделе, кажется, забирали какого-то подростка впавшего в кому.

Дня два назад соседи почувствовали отвратительную сладковато-липкую вонь разложения, которая становилась все насыщеннее и терпеть которую было уже невмочь. Кто-то позвонил в полицию, и приехавший на вызов участковый с первого вздоха узнал хорошо знакомый трупный запах, распространившийся, словно выхлоп из токсичного болота, по площадке перед лифтом, и уже начавший проникать в его шахту, постепенно отравляя весь дом. Участковый, в свою очередь, вызвал специалистов из МЧС, чтобы те открыли дверь, вырезав замок циркулярной пилой. Пронзительный визг металла, завитки дыма над раскаленной раной. Пока они возились с дверью, размахивая ломом и монтировкой, участковый вышел на общий балкон – подышать свежим воздухом и покурить. До работы в полиции он воевал на Кавказе и повидал много трупов, в том числе и полуразложившихся: их деформированный вид – разбухшее мясо, восковой цвет кожи с темными трупными пятнами, сочащаяся из отверстий жижа – давно перестал его трогать, более того, когда он видел мертвеца, он испытывал облегчение от осознания того факта, что муки этого человека закончились и он, так или иначе, обрел мир. Крики живых людей, раненных, или тех, кого пытали, раздражали его куда больше, даже в воспоминаниях и снах. Правда, у еще живых людей было преимущество – они пахли дерьмом, мочой и потом, но эти запахи в сравнении с трупной вонью казались вполне сносными. Затушив окурок о бетонную стену и выбросив его с балкона в серую бездну, он достает смартфон и звонит в скорую.

Когда врач с кейсом в руке и, следом за ним, санитар выходят из лифта, дверь в квартиру уже открыта настежь. Ребята из МЧС уехали, любопытных соседей отпугнули волны нестерпимой вони. Участковый, мужчина средних лет в полицейской форме и с марлевой повязкой на лице, подходит к ним. Он уже осмотрел место происшествия вместе с понятыми, сделал необходимые замеры и набросал протокол осмотра трупа. Осталось получить заключение медиков. Алексей Геннадьевич, обменявшись парой фраз с угрюмым полицейским и надев респиратор, заходит в квартиру. Тело женщины висит в полумраке, в глубине коридора: силуэт обрамлен аркой, за которой больше дневного света – он проникает из открытых дверей комнат. Верхний конец веревки привязан к турнику, нижний плотной петлей сдавил горло женщины с такой силой, что ее язык вывалился наружу и нелепо торчит изо рта, словно у ведьмы из фильмов ужаса. Растрепанные волосы шевелятся из-за сквозняка, покрытые трупными пятнами ноги согнуты в коленях, ступни касаются пола. Синюшный оттенок предплечий и кистей рук. Узел на затылке, наложение петли типичное. Врач говорит санитару, чтобы тот помог участковому снять тело и отходит в сторону. Родных и близких нет, поэтому труповозку придется вызывать ему.

После того, как тело оказывается на полу, врач, поставив кейс к стене, светит фонариком в рот умершей, проверяя, есть ли у нее золотые зубы, но распухший язык мешает ему и он оставляет свои попытки. Да и кому это нужно: если ребята из морга что-то найдут, пусть забирают себе, ему не жалко. Закончив осмотр, он выходит из квартиры и заполняет бланк констатации смерти.

Марина берет опасную бритву, влажную от раствора хлорамина и кладет ее на дно почкообразного лотка из нержавейки, потом, подумав немного, захватывает с собой и ножницы. Позвякивание стали, запах средств дезинфекции. Марина относит лоток к койке Артура, возвращается, делает раствор для бритья: бросает мыльную стружку в эмалированный таз с горячей водой, добавляет глицерина, размешивает все это кистью руки, затянутой в резиновую перчатку. Затем ставит таз на столик на колесах, и, громыхая из-за неровного пола и плохо закрепленных металлических полок, везет его к постели пациента.

Артур лежит навзничь, его глаза закрыты, щеки ввалились. Наркоман на соседней койке что-то бормочет в бреду. Несколько секунд Марина смотрит на бледное, обескровленное, но по-детски красивое лицо Артура, потом начинает намыливать длинные, свалявшиеся волосы на его голове. Начав брить, Марина понимает, что лезвие нужно выправить, и, тяжело вздохнув, она идет за кожаным ремнем. Пристегнув один его конец к полой трубе изголовья кровати, она натягивает широкую полоску кожи с мелким ворсом левой рукой, а правой начинает водить по ней бритвой туда-сюда, обушком вперед, по направлению движения руки.

Закончив править бритву, протерев ее салфеткой, она добавляет еще мыльной пены, оттягивает мокрые волосы Артура назад и начинает осторожно их сбривать, стараясь не оставлять порезов. Это довольно муторная работа, и Марина возится с ней минут сорок – под конец она чувствует усталость в ногах. А ведь ей еще нужно поставить этому мальчику клизму, чтобы очистить кишечник, сделать инъекцию раствора глюкозы и много чего еще. «Бл…, когда же уже выйдет с больничного Маргарита, она уже второй раз его берет», думает она, опять вздыхает, и идет искать Джохара.

Когда они заканчивают с основными предоперационными приготовлениями, Марина вспоминает, что врач сказал ей дозвониться до матери мальчика и вызвать ее в больницу, чтобы она подписала необходимые бумаги.

– Плохие новости. Его мать повесилась, – дает отчет о проделанной работе Марина: ей удалось узнать номер телефона соседей этой женщины и те рассказали, почему она не отвечала на звонки.

– Почему плохие? Теперь мы можем оперировать его со спокойной душой. Никто не вчинит нам иск! – смеясь, отвечает ей врач отделения реанимации. Его гладкие седые волосы, морщины на лице, выцветшие райки глаз. – Дай мне его карту.

– Я побрила ему голову, вы видели?

– Да, да, я видел. Спасибо.

Врач листает историю болезни Артура, то и дело отвлекаясь и поглядывая на Марину, которая раскладывает по полкам лекарства: картонные упаковки с ампулами, бутыльки из темного стекла. Она излучает энергию, как и всякая влюбленная женщина, и он думает, что ее новый роман отличается от отношений, которые у нее были с мужчинами до этого – возможно, он станет ключевым в ее жизни. Ему нравится следить за метаморфозами молодых сотрудников. В старости становишься всё больше и больше сторонним наблюдателем и все меньше и меньше действуешь сам, размышляет врач, – готовишься к небытию. Эта мысль веселит его, хотя это веселье – мрачное.