Светлана Тулина - Конан и райская яблоня

И только повнимательнее приглядевшись, Нрагон осознал свою ошибку.

Слишком гордая осанка была у этого оборванца, не бывает у простых уличных попрошаек такой осанки, выросшие на улице с раннего детства привыкают сутулиться и втягивать голову в плечи, стараясь сделаться как можно мельче и незаметнее. Да и лохмотья его, при более внимательном разглядывании, оказывались хоть и измазанными в грязи и изорванными до почти полной неузнаваемости, но отнюдь не дешевыми тряпками. Когда-то, похоже, были лохмотья эти очень даже приличным костюмчиком, на штанах до сих пор местами сохранилось золотое шитье. И были, если судить по укороченным полам драного плащика, совсем еще недавно — такой фасон вошел в моду среди аристократической молодежи не больше года назад.

Да и просил этот оборвыш не хлеба и даже не денег — он просил о немыслимом.

Он просил о зачислении в отряд.

Ни больше, ни меньше…

Времени изучить оборванца как следует и переменить свое первоначальное мнение у Нрагона было достаточно — высказав свою просьбу один раз, в самом начале, и получив сдобренный изрядной долей сарказма отказ, попрошайка не стал настаивать. Просто кивнул, словно ничего иного и не ожидал, и молча сел прямо на грязную каменную мостовую, всем своим видом демонстрируя готовность ждать пересмотра принятого Нрагоном решения хоть до вечера. Нрагону очень хорошо было его видно из жалкой, но все же тени полотняного навеса, натянутого предприимчивым хозяином таверны над входом — для удобства посетителей, желающих выпить свою кружку пива не в душном сумраке полуподвального помещения, а на относительно свежем воздухе.

Так он и сидел — вот уже три часа.

Неподвижно, на самом солнцепеке, ни разу не подняв руки даже для того, чтобы вытереть пот со лба или отмахнуться от вездесущих надоедливых мух. Высказав свою просьбу один раз, в самом начале, и получив сдобренный изрядной долей сарказма отказ, попрошайка не стал настаивать.

Поначалу Нрагона забавляла эта его молчаливая неподвижная настойчивость. Но пиво кончилось уже давно, причем была это далеко не первая кружка. И даже не пятая. А варвар все не шел. И росло раздражение.

А парнишка по-прежнему сидел, сложив на грязных коленях не менее грязные руки. Руки эти выглядели так, словно он совсем недавно зачем-то рыл ими землю — побитые, исцарапанные, со свежими ссадинами и черной грязью под обломанными ногтями. Но — тонкие длинные пальцы, но — аристократически узкие кисти, ошибочно принятые Нрагоном при первом взгляде за профессиональную наработку опытного карманника. Не прост мальчик. Ох, как не прост. Да и тряпка, что намотана у него в виде широкого пояса, тоже не очень проста…

Нрагон пригляделся внимательнее и мысленно ахнул.

Если старые глаза его не обманывали и тягучий матовый блеск не был игрой перегретого полуденным солнцем воображения, то тряпка эта была самым настоящим туранским шелком!

Это было уже слишком. Нрагон не выдержал.

Встал из-за столика и даже вышел на солнцепек, подойдя к парнишке почти вплотную. С расстояния в два шага ошибиться было уже невозможно — на поясе у уличного оборвыша было намотано целое состояние…

Парнишка наблюдал за ним из-под спутанной челки. Его взгляд был спокойным и уверенным. Даже, кажется, чуть-чуть ироничным, что уж вовсе ни в какие ворота не лезло. Этот взгляд все и решил — отойти обратно к столику или даже просто уйти, зная, что в спину тебе смотрят таким вот понимающим и чуть ироничным взглядом, оказалось делом невозможным. Оставалось лишь заговорить, словно именно для разговора с этим странным нищим встал он из-за своего столика и вышел на солнцепек.

Нрагон откашлялся и спросил, словно продолжая не законченный три часа назад разговор:

— Ну так и зачем же мне может понадобиться такой никчемный работничек, как ты? У меня не цирк. И не богадельня.

Нищий ответил сразу — словно и не было трехчасового перерыва в их беседе:

— Даже самым сильным охранникам может понадобиться мальчик на побегушках.

Взгляд его по-прежнему оставался спокоен.

Нрагон задумался.

А что? Пожалуй, это был вполне приемлемый вариант. Сейчас зачислять его в отряд на правах полноценного бойца не только бессмысленно, но и просто опасно — и сам погибнет в первой же стычке, и товарищей подведет. Но годика через два или три, побегав с ребятами на тренировочных боях, поднарастив на свои аристократические кости немного мяса и заматерев, он может оказаться очень даже и ничего. Бойцовская жилка в нем есть, это по взгляду видно, а то, каким путем оказался он на улице — в конце концов, это его личное дело. Пусть для начала поживет при кухне, пообвыкнется, а там посмотрим. К тому же и повар жаловался, что кухонных мальчишек вечно не хватает.

Оно, конечно, слишком взрослый он для работы кухонного мальчишки… но, с другой стороны — тем старательнее будет рваться в настоящие бойцы…

Нрагон принял решение.

— Ладно. Уболтал, языкастый! Я, пожалуй, действительно возьму тебя — с испытательным сроком, конечно, и не сразу в отряд. Поживешь пока при кухне. Если хорошо себя проявишь — то задержишься там недолго. Но вот это, — корявый палец ткнулся в золотой шелк пояса, — придется сдать. Не положено…

— Эй, ты! Что, не видишь, что бадья уже полная?!

Рука у повара была тяжелая. И то правда — поворочай-ка всю жизнь огромные кастрюли да котлы, попереворачивай сбоку на бок ежедневно все то, что купец со его товарищи употребить изволят к завтраку-обеду-ужину, не считая мелких перекусонов, — и накачаешь руки такие, что любому кузнецу впору обзавидоваться.

Это была мысль — так, посторонняя. Непосредственно Конана то, что и как проходило через руки старшего повара, касалось мало. Куда больше его касалось то, что до этих рук не доходило, будучи еще на подходе отрезано, отсеяно, удалено и вычищено многочисленным более мелким обслуживающим персоналом.

Более мелким по сравнению с главным поваром, конечно.

По сравнению же с тем положением, каковое ныне вынужден был занимать в кухонной иерархии Конан, любой младший помощник распоследнего поваренка был достаточно важной персоной, чтобы не захотеть самому выносить помои.

А бадья и действительно была наполнена уже почти доверху — злобные поварята специально тянули до последнего, и теперь радостно хихикали из своего угла, глядя как пришлый будет корячиться, выволакивая огромный бак из кухни на задний двор. Это была их вечная, но никогда не приедавшаяся шутка, и Конан сам бы мог догадаться об этой их задумке еще часа два назад и предотвратить веселье в зародыше, просто вынеся злополучную бадью вовремя. Как он и поступил вчера, получив в награду с десяток словно бы случайный пинков и пару неслучайных и оттого еще более обидных плюх.