Генри Олди - Пленник железной горы

Все равно стыдно! Уши дымятся. Речка-печка – во мне она течет, жаром наружу пышет. Иду, камни сапогом пинаю. Вот, гляну я вперед, а там Кытай Бахсы: «Где мой любимый меч, Юрюн Уолан? Где мое заветное сокровище? Отвечай!» Разумеется, едва я об этом подумал, сразу вперед и посмотрел. Судьба у меня такая. Как подумаю: «Не надо бы этого делать!» – тут же сделаю.

Кузня была рядом, но мастер Кытай не караулил во дворе. Делать ему нечего, меня поджидать! Вместо кузнеца меня ждал конь. Скучая у коновязи, он пританцовывал на тонких ногах и рыл копытом землю.

Знаете, коней я навидался всяких. Гнедых, вороных, пегих. Тех, что на мясо режут; тех, на которых ездят. Приземистых мохноножек, боотурских здоровяков. Но такого увидел впервые. Высокий, стройный, мышцы под шкурой играют. Бабки точеные, глаза умные… Хватит! Не буду я его вам описывать. Это как любовь – объяснишь словами, за что и как, а любовь хвостом вильнула и сбежала. Я только скажу, что конь был белый.

Молоко? Снег? Нет, мотылек.

Я глядел на коня, как завороженный. Подходил ближе, спотыкался, бормотал всякую ласковую ерунду. Конь в свою очередь рассматривал меня – без особого, скажем прямо, восторга. Я осторожно протянул руку, и он сменил гнев на милость. Фыркнул, дернул ухом, потянулся мордой навстречу. Жаль, угостить тебя нечем, красавец. Будем гладить, похлопывать да рассказывать тебе, какой ты замечательный. И не смейтесь! Скажете, конь и есть конь, что он понимает? А вы сами, вы много понимаете?!

– Нравится?

Я обернулся. У колодца стоял мой брат Мюльдюн. Ну конечно, Мюльдюн. Кони не спрашивают у людей, нравятся они им или нет. Это всем известно.

– Очень! Ты давно вернулся?

Меня бросило в холодный пот. Вдруг он уже обыскался беглеца?!

– Сейчас, – поразмыслив, брат добавил: – Пригнал.

О чем это он? Растерявшись, я заговорил как Мюльдюн: по слову за раз.

– Кого?

– Коня.

– Этого?

– Угу.

– Зачем?

– Тебе.

– Мне?!!

Нет, долго разговаривать, как Мюльдюн, я не могу.

– Так это мой конь?

– Угу.

Конь потерся мордой о мое плечо. Подтвердил: да, твой. Но я всё не мог поверить.

– Честно?! Ты не шутишь?!

Мюльдюн насупился: я? нашел шутника!

– Ты – самый лучший брат на свете! Ты вообще самый лучший! Спасибо! Где ты его раздобыл?!

Мюльдюн оттаял, перестал хмуриться:

– На небе.

– На нашем?

– Нет.

Да какая разница! Главное, конь – мой! Я привстал на цыпочки, от избытка чувств обнял коня за шею.

– А имя у него есть?

– Есть.

– Какое?

Мюльдюн почесал в затылке:

– Белый.

– Да ну тебя! Я – Юрюн, и конь – Юрюн? Так, что ли?!

– Сам придумывай, – обиделся Мюльдюн.

– Я буду звать тебя Мотылек, – сказал я коню.

– Подковать надо.

Увлечен подарком, я проморгал момент, когда к нам подошел мастер Кытай. Оказывается, он уже некоторое время внимательно изучал Мотылька. На нас с Мюльдюном кузнец внимания не обратил.

– Мастер Кытай! – мои уши превратились в раскаленные уголья. – Я виноват! Я очень виноват! Меч, ваш меч…

– Что – меч?

– Он сломался! Я его сломал. Нечаянно.

Кузнец смотрел на меня, как на пустое место.

– Извините меня, пожалуйста! Я другой добуду и вам отдам!

Кузнец пожал широченными плечами.

– Или что скажете – взамен…

– Подковать надо, – ответил кузнец.

Он отвязал Мотылька и повел в Кузню. Конь шел смирно, лишь оглянулся с укором: «Что же ты, хозяин? Меня уводят, а ты стоишь-молчишь?»

– Не бойся, – успокоил я Мотылька. – Подковы – это не больно.

– Ударь меня, – потребовал Мюльдюн.

Я решил, что ослышался.

– Что?

– Ударь меня.

– За что?

– Ни за что. Просто ударь.

Я вспомнил, как он бил меня, когда мы приехали к Сарын-тойону. Сейчас то же самое будет, только наоборот? А кто разнимать нас станет? Кытай Бахсы? Так он в Кузне работает. И вообще, кузнецу до нас дела нет.

– Так надо?

– Так надо.

В кузне лязгнуло, грюкнуло. Земля содрогнулась. В уши мне ударило отчаянное ржание. Оно превратилось в визг, и я аж присел. Мотылек! Мастер Кытай! Он же обещал подковать! Горн. Наковальня. Молот рушится с небес. Боль, какой и представить нельзя. Неужели с Мотыльком будет так же! Прямо сейчас? После Кузни не все боотуры живы остаются. А кони?

– Так надо, – повторил мой брат.

Мотылек в Кузне захрапел, словно загнанный насмерть, и я ударил Мюльдюна. В плечо. Не очень сильно – старший брат, как-никак. Мюльдюн даже не покачнулся. Ударил в ответ – в грудь. Я едва не упал.

– Сильней.

Хочешь сильней? На!

Мюльдюн отступил на шаг, сделался больше. Ударил. Сейчас ему не требовалось возвращаться на прежнее место – достал без труда. Я тоже расширился. Тоже ударил. В Кузне надрывался Мотылек. Потерпи! Я справился, и ты справишься. Удар. Из носа течет. Горячее, липкое. Попало в рот. Соленое. Кровь. Мюльдюн мне нос разбил. Плохой Мюльдюн! Как дам ему! Нельзя. Старший брат. Хороший. Нельзя? Плохой! Про другого старшего брата знал. Не сказал. Куда Нюргуна дели? Мотылька кузнец увел. Мюльдюн не остановил. Мотылек в Кузне. Надо спасать. Отбирать коня. Мой конь. Мой! Мюльдюн встал на пути. Загородил дорогу. Мотылек хрипит. Визжит. Ржет. Мотыльку больно. Плохой кузнец. Плохой Мюльдюн! Очень плохой! Худший брат на свете! Вот тебе!

«Бей, сильный!» – подбодрил кто-то.

Бьем друг друга. Брат брата. Я ударил – он больше. Он ударил – я больше. Я ударил. Он совсем большой! В доспехе, в шлеме. В лапе – здоровенная колотушка. Замахнулся. Не пускает в Кузню. Не дает спасать Мотылька. Буммм! Колотушка в мой щит ударила. Гр-м-м! Скользнула по краю моего шлема. Тресь! Прямо в зерцало. Стою, не падаю. Стою! Замахиваюсь мечом. Со всей силы замахиваюсь. Зарублю! Брата – зарублю? Чего это я? А он – чего?! Зарублю! Плохой Мюльдюн!

Промахнулся.

Мюльдюн отступил. Опустил колотушку. Сделался меньше. Меньше. Еще меньше. Ему было трудно, но он старался. Колотушка пропала. Доспех пропал. Брат. Хороший. Не надо его рубить.

– Молодец, – сказал Мюльдюн, когда мы оба как следует усохли. – Быстро вооружился. В первый раз так редко получается. Меня Ала Дяргыстай чуть не пришиб, пока я вооружался. Молодец.

Нет, я не ослышался. Брат меня целых два раза «молодцом» назвал – чудеса! Он похвалил, а я промолчал. За что меня хвалить? Мюльдюн не знает: первый раз у меня уже был. В Елю-Чёркёчёх, с ящерицей. Открыться ему? Дудки, обойдется. У него – своя тайна, у меня своя будет. Мне легче бить Мюльдюна – кулаком, мечом – потому что я уже надевал доспех на острове трех колыбелей. Но мне легче бить Мюльдюна еще и по другой причине. Он знал про нашего брата, знал все эти годы – и ничего не сказал мне. Как папа и мама. Они заодно. Они вместе. Мы с братом Нюргуном тоже заодно. Мы против них. Если они смогли так поступить с Нюргуном, смогут и со мной.