Алла Вологжанина - На тропе Луны

– И в своих силах, – перебила Ангелия. – Препятствовать он собрался, посмотрите-ка на него…

Резанов проглотил колкость наставницы.

– Мальчик скрылся в лесу, и его… мм-м… ищет мой ассистент, оборотень Дирке Эрремар. Это вопрос пары дней, полагаю. Воспользуйся гостеприимством этого дома, прошу тебя.

– Благодарю. Прослежу заодно, чтобы ты своего мальчишку не угробил. Что-то мне не нравятся знаки, которыми со второго этажа так и несет.

– Просто привожу его к послушанию.

– Ах, правда? Что ж ты ему сразу ноги не обрубишь? На тяжелые наркотики не посадишь? Послушание гарантировано.

– Ангелия, ну зачем ты так…

– Затем, что ты, мой дорогой, так и не понял смысла поговорки «Стрелять из пушки по воробьям». Смысл не в том, что какой-то несчастный воробей не стоит ядра. А в том, что если тебе нужен мертвый воробей, то заряжай мелкокалиберную винтовку, не пушку. С помощью пушки ты получишь не воробья, а мокрую кляксу, да и то, если повезет. И кто ты после этого? Меткий стрелок или просто дурак?

– Какой еще воробей? Наставница, ты разум теряешь?

Воздух вокруг Ангелии посветлел и заискрился, будто напитался электричеством. Оба волшебника – учительница и ученик – вскочили на ноги, их взгляды схлестнулись. Люська нырнула за стеллаж, надеясь, что о ней не вспомнят. Интересно, а если бабуля испепелит Резанова, куда деваться ей, Люсии? Но наставница пока не собиралась превращать ученика в горстку пепла.

– Ты угробишь мальчишку, Арнольд, – прошипела Ангелия, сопровождая каждое слово тычком наманикюренного ногтя в грудь великовозрастного ученика. – Зачем он тебе будет нужен, послушный и бессловесный, зато потерявший к чертовой матери не только талант четырехмерника, но и просто человеческий облик?

– Позволь, я сам разберусь… наставница.

Резанов перехватил ее руку, но тут же выпустил, будто обжегся. Ангелия снова засмеялась, и снова ее серебристый смех прозвучал жутко, словно из загробного мира.

– Да уж, ты разберешься. После тебя даже уборщиц можно не приглашать. Там где Арнольдушка Резанов… покуражился, остаются только воронки и выжженные пустыни. Ладно, ученичок, если случится беда – кричи. Может, и приду спасать. А теперь давай-ка поговорим про мою семью.

Резанов воздел руки к потолку.

– Я же тебе сказал, что не знал! Ох, Ангелия, я понимаю, что виноват перед тобой. Мне нет прощения. Но все уже сделано, и ничего не вернешь. Я готов искупить свою вину. А-а, черт… – Он шарахнул кулаком по столу, чашечки жалобно зазвенели. Ангелия даже не шелохнулась, с интересом наблюдая за ним. – Наставница, я не умею, не знаю, что тебе сказать. Если бы моего сына кто-то… я бы убил. Тебе решать.

Искренне это было или нет, Люсия понять не могла. Зато, видимо, бабушка хорошо знала своего ученика. Она покачала головой.

– И ведь не врешь, – удивленно сказала она, словно едва веря своим ушам. – Арнольд ты же не врешь, ты просто, как обычно, не осознаешь всей серьезности происходящего. Я же тебя убью, как только сочту нужным. Законы ученичества предельно просты. Но ты не понимаешь этого, дурачок. На что ты надеешься? На свою силу, на удачу?

Резанов молчал.

– Нет, дорогой мой, – продолжила бабушка, – я тебя сейчас не трону. Но ты мне должен. И уж я выберу момент, когда затребую с тебя долг. Размер выплаты установлю. И, как вариант, я тебя в самом деле убью. Только не из пушки, воробушек ты мой. Мне твоя тушка еще пригодится целой и не расплющенной.

Что тогда толкнуло Люсию под руку, она не поняла ни тогда, ни потом. Но в какой-то момент почувствовала – пора. И вышла из укрытия.

– Бабушка!

Люсия подбежала к ней: не обнять, так хоть просто поздороваться.

– И ты тут? – отозвалась бабушка. – А впрочем, где тебе быть?.. Что ты помнишь, девочка?

– Кстати, как вышло, что ты сама все помнишь? – некстати влез Резанов.

Ангелия посмотрела на ученика, как на сделавшего лужу щенка.

– Базовые фактические воспоминания держу в зраках, – ответила она. – Кто я, что я, откуда я и все прочее.

– Настоящих зраках из Трилунья? – обалдел Резанов. – И много их у тебя?..

– Да уж парочка есть, но тебе далеко лезть, – оборвала его бабушка. – Вот что, ученик мой ненаглядный… Ты ведь уже понял, что моего внука для своих изуверских экспериментов не получишь? А теперь замри на минуту, дай старушке с внучкой пообщаться.

Арнольд тут же подхватил со стола ноутбук и уселся спиной к дамам, словно демонстрируя, что их дамские разговоры ему совсем неинтересны. Ангелия поманила внучку рукой. Люсия преодолела последние три шага, отделявшие ее от бабушки. Почему-то ей снова стало страшно. Она открыла рот, собираясь спросить что-то типа «как доехала?», но не успела.

– Чш-ш, ни слова, – сказала бабушка.

И положила руки на Люськины плечи. Хрупкие с виду ладони оказались неожиданно тяжелыми. Сначала руки были прохладными – как раз таким и казался весь облик Ангелии, – но спустя пару секунд они стали нагреваться. Очень быстро и до очень высокой температуры.

А потом началось что-то странное.

Сначала Люське показалось, что внутри ее головы загорелся огонек, потом – что лампочку зажгли. Еще миг спустя кто-то вошел, поставил эту лампу на стол, открыл Люськины мысли и прочитал, как книгу – с крупными буквами и яркими картинками. Даже нет, не так – неведомый чтец прочел не просто мысли девочки, но всю ее – с мечтами о блестящей судьбе, обидами и надеждами…

А потом все закончилось – Люсия даже не уловила момент, когда книгу ее мыслей закрыли, выключили свет. Она снова стояла посреди гостиной-офиса временного дома Резановых, а ее бабушка Ангелия смотрела на свою внучку, как на таракана (даже на Резанова она смотрела с большей теплотой). И еще она… Она отряхивала руки. Внутри Люськи что-то сжалось в болезненный комок.

Заплакать… даже малейшего желания не возникло. Зато хватило ума смотреть в пол, чтобы бабка не прочитала злости в ее глазах.

Ангелия схватила ее за подбородок своими цепкими пальцами, нимало не заботясь о том, что ногти драли нежную кожу до крови, заставила девчонку поднять голову. Под глазами бабушки, оказывается, темнели круги.

– Как только я вошла, я очень удивилась, почему это ты, как птичка радостная, скачешь на четвертый день после смерти мамы-папы, – без всякого выражения, даже без вопросительной интонации произнесла Ангелия. – Я ведь еще помню, как оно, осиротеть-то. Неделями рыдаешь, себя не помня, всем богам обещаешь быть хорошей, только маму верните… А ты… Людмила Закараускайте, я больше не считаю тебя своей семьей. Ты мне отныне никто, живи, как знаешь.

И безвольно уронила руку. На секунду она показалась Люське совсем старенькой и даже сморщенной. Но секунда эта прошла, и Ангелия распрямила плечи. Снова вернулся облик Снежной королевы.