Андрей Силенгинский - Крепость Тельцов

Что ж, теперь ты герой, парень, сказал себе Кинжал, продолжая вышагивать по колено в пожухшей траве. Время от времени он бросал быстрый взгляд на небо, но больше для порядка. Горная гряда по правую руку была отличным ориентиром, сбиться с пути можно было разве что специально.

А это в планы Кинжала не входило. Не только потому, что преисполненный жаждой мести Рикатс мог из-под земли достать. А ведь это уже обоснование ничего себе…

Была еще порядочность. Да-да, самая обыкновенная порядочность, которой Кинжал был отнюдь не чужд. И в своей пока еще не долгой, но уже очень насыщенной воровской жизни ему не раз и не два приходилось делать выбор между лишним барышом и чистой совестью. Причем выбрать первое человек может только единожды в своей жизни — после этого выбор уже не стоит, а совесть послушно переплавляется во что-то более удобное и менее беспокойное.

В этом случае разговор о барыше не шел, но привыкший честно выполнять все условия сделки Кинжал помыслить не мог обмануть чье-то доверие.

Имел место и трезвый расчет. Глаз и, прежде всего, развернутая им кампания, не нравились Мекиту. Идея обложить оброком лихой народ казалась Кинжалу кощунственной, противоречащей самому духу свободного воровского братства. Одно дело поделиться с менее удачливым коллегой в момент своего благополучия. Напрямую или при посредстве заведений типа «Веселой таверны», не суть важно. Но то, что делал Глаз… Если так пойдет и дальше… Кинжал не мог точно представить, во что это выльется, но явно ни во что хорошее. Так что, если есть возможность этому помешать, Мекит к вашим услугам.

Ну и конечно любопытство! Любопытство, так умело разожженное Рикатсом. Тут явно были такие тайны, ради которых Кинжал готов был сунуть голову в пасть льва. Зеркало богов, надо же… Ему самому ох как хотелось бы посмотреться в это Зеркало. И даже вся желчь и злоба в голосе Рикатса не ослабила этого желания.

Как жаль, что ни о Зеркале, ни о том великом походе из Рикатса не удалось больше толком ничего выжать. У них было много времени для разговора — вдвоем на просто шикарной повозке, запряженной четверкой лошадей. Возницу Рикатс с собой не брал, и им приходилось сидеть на козлах поочередно, что немного затрудняло общение, но все равно, Кинжал попробовал… Осторожно и ненавязчиво, окольными путями он выводил собеседника на нужные темы. Но его риторика дала не больше эффекта, чем прямолинейный натиск Горелого. Рикатс ускользал, отговаривался, переводил разговор на другую тему или просто и незатейливо отмалчивался. Но не добавил ничего существенного к сказанному им в таверне.

Лишь однажды Кинжалу показалось, что он нащупал какую-то слабину в непробиваемой броне главы сквамандской Стражи. Тогда, прервав затянувшееся молчание, он спросил:

— Вот ты рассказал о желаниях варваров, Глаза… А как же Бурдюк? Чего желал он? Почему получил такой приз?

Рикатс молчал достаточно долго, чтобы Кинжал в очередной раз счел это ответом. Но в конце концов Рикатс все же заговорил, и Кинжала удивила глубокая печаль в его голосе.

— Я ведь рос в хорошей семье, парень. — Впервые Рикатс перестал говорить о Бурдюке в третьем лице, и от этого по спине Мекита почему-то побежали мурашки. — В богатой и уважаемой. Мой отец был не последним купцом в городе, сам Сын Скорпиона однажды останавливался у нас выпить вина… правда, меня тогда не было дома, я сокрушался об этом еще не одну неделю. Потом… потом все рухнуло. Не стало отца, не стало уважаемой семьи. Я стал Бурдюком и даже имя свое, полученное при рождении, не любил вспоминать.

Мечтал ли когда-нибудь Бурдюк сталь стражником? Нет, точно могу сказать. Правда, того презрения к Страже, что, например, у Глаза из ушей лезло, тоже никогда не испытывал. Неприязнь — да, ненависть — порой, а вот презирать их оснований не видел. Есть, конечно, среди стражников подонки, которых стоило бы в дерьме утопить еще в детстве. Так ведь, положа руку на сердце, и среди воров таких хватает. Люди — они везде люди. А по большому счету вор делает свою работу, стражник — свою. Это как соревнование, понимаешь? Зазевался стражник — в Тень Зодиака. Прохлопал ушами вор — туда же. Напрямую либо через плаху палача.

О чем я мечтал, заглядывая в Зеркало, я сказать не могу. И тогда не смог бы. Только ты еще вот что себе уясни, до Зеркала ведь добраться надо было. И добирались с такими приключениями, не приведи Скорпион. Я бы сейчас по второму разу точно не пошел, даже если бы мне все двенадцать богов пообещали, что в живых останусь. Так что, если б я в Зеркало смотрел в тот самый миг, как про него узнал, это одно. А после того похода…

Душу мне он разворошил. Наизнанку вывернул. А тут еще в самом начале пути мне друг старый встретился, и он стражником оказался. В общем, вот так все как-то и наслоилось…

Рикатс снова погрузился в молчание, из которого вывести его получилось не скоро. Зато после этого он принялся говорить почти без умолку. Рассказывал одну за одной не то байки, не то правдивые, но слегка приукрашенные истории из своего бурного воровского прошлого. Кинжал оставил попытки повернуть разговор в нужное русло. По причине ли молодости, либо по еще какой, рассказ Рикатса его не сильно тронул. Скорее, позабавило сравнение противостояния стражников и воров с соревнованием. Но то, что ушами хлопать никогда не стоит, он и без мудрых наставление знает…

Указанную Рикатсом примету Кинжал заметил, когда начал уже подозревать, что умудрился каким-то образом ее просмотреть. Два часа тянулись слишком долго, пожалуй, они больше смахивали на три.

Ночь достигла своего пика. Наступало то самое золотое время суток, что лучше всего подходит для воровской работы. В эти часы почти безраздельно царствует Сон, покоряя и молодых и старых, не делая различий между нищими и богачами. Уже угомонились те, кто ложится спать за полночь, еще крепко спят те, кому приходится вставать до первых лучей солнца. В это благословленное ворами время даже стражники — не из числа самых ретивых, конечно, — нет-нет да и клюнут носом. А то и вовсе прикорнут где-нибудь в укромном уголке, в наивной уверенности, что в случае чего проснутся от любого шороха.

Кинжал, несмотря на свою профессию, оставался обычным человеком и тоже не удержался от парочки протяжных зевков. Тринадцатый бог, и почему он не воспользовался дорогой, чтобы поспать?! В повозке это было гораздо удобней сделать, чем в степи у подножья гор. Нет, считал нужным провести время с пользой — на разговор с Рикатсом. И что? Теперь он по самую макушку переполнен всевозможными байками, а глаза начинают слипаться.

Но вот они — три тесно жмущиеся друг к дружке остроконечные вершины, напоминающие исполинский трезубец. Средний зуб чуть покороче, левый — немного изогнут, все как рассказывал Рикатс. Вот туда, к левому зубу, Кинжал и направил свои стопы.