Рене Ахдие - Ярость и рассвет

– Тебе не кажется, что эта птица слегка… испорчена? – Рахим наблюдал за соколом, пока тот заглатывал без передышки целую полосу сушеного мяса.

– Она лучший охотник в королевстве.

– Между тем я убежден, что проклятой птице могли бы простить и убийство. Ты так не думаешь?

Прежде чем Тарик смог возразить, один из наиболее приближенных советников его отца появился в арке, неподалеку от передней.

– Сагиб? Эмир просит вашего присутствия.

Тарик нахмурил брови.

– Что-то случилось?

– Недавно приехал посланник из Рея.

– И это все? – хмыкнул Рахим. – Письмо от Шази? Едва ли оно требует формальной аудиенции.

Тарик продолжал изучать советника, всматриваясь в глубокие морщины, искажающие его лоб, и плотно переплетенные пальцы.

– Что случилось?

Советник уклонился от ответа.

– Пожалуйста, сагиб, пойдемте со мной.

Рахим последовал за Тариком и советником в мраморный вестибюль с колоннами, мимо открытой галереи с выложенным мозаикой фонтаном. Вода, искрясь, выливалась ровным потоком из пасти льва, изготовленного из позолоченной бронзы.

Они вошли в главный зал, где за низким столиком вместе с женой сидел Насир аль-Зияд, эмир четвертой из самых богатых крепостей Хорасана. Их ужин стоял перед ними нетронутым.

Было очевидно, что мать Тарика плакала.

Он застыл на месте.

– Отец?

Эмир, вздохнув, поднял на сына обеспокоенный взгляд.

– Тарик, мы получили письмо из Рея после обеда. Оно от Шарзад.

– Дай его мне. – Просьба была короткой и мягкой.

– Оно адресовано мне. Там есть часть, предназначенная и для тебя, но…

Мать Тарика, расплакавшись, промолвила:

– Как такое могло произойти?

– Что случилось? – повысив голос, потребовал ответа Тарик. – Дай мне письмо.

– Уже слишком поздно. Ты ничего не сможешь сделать, – вздохнул эмир.

– Сначала Шива. Потом моя сестра, раздавленная горем, отняла у себя жизнь. – Она вздрогнула. – А теперь Шарзад? Как такое могло случиться? Зачем? – всхлипывала мать Тарика.

Тарик остолбенел.

– Ты знаешь почему, – прохрипел эмир низким голосом. – Она поступила так из-за Шивы. Для Шивы. Для всех нас.

При этих словах мать Тарика встала из-за стола и выскочила из зала, с каждым шагом ее рыдания становились все громче.

– О господи! Шази, что же ты наделала? – прошептал Рахим.

Тарик оставался неподвижным, выражение его лица было пустым и непроницаемым.

Эмир встал и направился к сыну.

– Сынок, ты…

– Дай мне письмо, – повторил Тарик.

С мрачным смирением эмир протянул сыну свиток.

Знакомые каракули Шарзад, написанные такой же, как и обычно, властной и тяжелой рукой, плыли по странице. Тарик прекратил чтение, когда она начала обращаться прямо к нему. Извинения. Слова сожаления о ее измене. Благодарность за его понимание.

Достаточно. Он не мог этого выдержать. Не от нее.

Он смял край свитка в кулаке.

– Ты ничего не можешь сделать, – повторил эмир. – Свадьба – она сегодня. Если у нее получится… если…

– Не говори так, отец, прошу тебя!

– Это должно быть сказано. Это правда, неважно, насколько жестокая, она должна прозвучать. Мы обязаны справиться с этим как семья. Твои тетя и дядя не смогли пережить утрату Шивы, и посмотри, что произошло после смерти их дочери.

Тарик закрыл глаза.

– Даже если Шарзад выживет, мы ничего не можем поделать. Все кончено. Мы должны принять это, какой бы сложной ни казалась ситуация. Я знаю, что ты к ней чувствуешь; я полностью это осознаю. Тебе понадобится время. Но потом ты поймешь: счастье можно найти и с кем-то другим, поймешь, что в мире есть и другие девушки. Со временем ты увидишь, – сказал эмир.

– В этом нет необходимости.

– Что ты имеешь в виду?

– Я уже все понял. Полностью.

Эмир удивленно взглянул на сына.

– Мне ясны твои доводы. Все. А сейчас я хочу, чтобы ты понял мои. Я знаю, что в мире есть и другие женщины. Я знаю, что, возможно, смогу найти своего рода счастье с другой девушкой. Со временем, думаю, многое может произойти.

Эмир кивнул:

– Хорошо, Тарик, это к лучшему.

Рахим ошарашенно смотрел на них.

Тарик продолжил, и серебро мерцало в его глазах.

– Но ты должен понять и это: не важно, сколько идеальных девушек я встречу на своем пути, для меня существует лишь Шарзад. – Сказав это, он бросил свиток на пол и, повернувшись на каблуках, распахнул двери ударом ладоней.

Рахим обменялся с эмиром задумчивым взглядом, прежде чем последовать за Тариком. Тем же путем они вернулись обратно во двор, и Тарик жестом показал, чтобы привели лошадей. Рахим молчал, пока к ним не подвели обоих коней.

– Какой у нас план? – мягко спросил он. – У тебя же есть хотя бы какой-то?

Тарик помедлил.

– Ты не обязан идти со мной.

– Ну и кто теперь глупец? Неужели ты единственный, кто любит Шази? Кто любил Шиву? Мы можем не быть одной крови, но они навсегда останутся моей семьей.

Тарик повернулся к другу:

– Спасибо тебе, Рахим-джан.

Более высокий долговязый парень улыбнулся Тарику.

– Меня еще рано благодарить. Нам по-прежнему нужен план. Скажи, как ты намерен действовать? – Рахим колебался. – Ты и вправду можешь что-то сделать?

Тарик поджал губы.

– До тех пор, пока правитель Хорасана дышит, всегда есть что-то, что я могу сделать… – Его левая рука опустилась на рукоять элегантно изогнутого меча, висящего на бедре. – И я уверен: лучшей линии поведения быть не может.

Шарзад сидела одна в своей комнате, в центре высокой кровати, заваленной подушками, покрытыми яркими тканями. Кровать окружал тонкий занавес из паутинного шелка, который необычайно свободно раздувался от малейшего дуновения воздуха. Она сидела, прижав колени к груди и обвив пальцами лодыжки.

Ее карие глаза неотрывно следили за дверью.

Девушка оставалась в таком положении бо́льшую часть ночи. Каждый раз, когда она хотела рискнуть и встать с места, нервы грозили выйти из-под контроля.

«Где же он?»

Она громко вздохнула и сжала ноги руками еще сильнее.

Вскоре паника, с которой она упорно боролась последний час, начала угрожающе надвигаться, стремясь к ней, как молот к наковальне кузнеца.

«Что, если он совсем не придет увидеть меня сегодня?»

– О господи, – прошептала она, нарушив полную тишину.

«Тогда получится, будто я всем соврала. Я нарушила все до единого обещания».

Шарзад покачала головой. Стук сердца нарастал у нее в ушах, и каждый вдох давался ей все с бо́льшим трудом.

«Я не хочу умирать».

Эти жуткие мысли подтачивали хладнокровие, толкая ее вниз, в бездонную пропасть ужаса – кошмара, с которым она могла до сих пор справиться.

«Как баба переживет, если меня убьют? А Ирза?